Название: Закономерность.
Автор: ***
Бета: отсутствует.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: джен.
Жанр: АУ-стимпанк, общий.
Персонажи: Мираджейн; Лисанна, Эльфман, Лаксас, Макаров – камео.
Рейтинг: G
Размер: мини, около 1500 слов.
Предупреждения: ООС, смерть второстепенного персонажа.
Дисклеймер: Хиро Машима.
Ключ: болезнь.
Содержание: Каждая болезнь Лисанны в памяти Мираджейн связана с Серьезными Переменами.
От автора: автор все скажет после деанона, ага?
читать дальшеЛисанна, даром, что слабенькая и бледная, как и многие, рожденные под затянутым черным дымом небом, болела редко. «И слава богу!» – обычно добавляла к этой мысли Мира, потому что не было в ее жизни и случая, чтобы болезнь сестры не привела к Серьезным Переменам, обязательно с больших букв.
С одной стороны, это казалось вполне закономерным: они были не настолько богатыми, чтобы позволять себе болеть – честно говоря, они были совершенно нищие, потому что в мастерской и на заводе платили совсем немного. С другой стороны, было в этом что-то странное: стоило только отложить на минутку очередную деталь – остановиться – и задуматься о своем, обнаруживалось, что с каждым ярким воспоминанием бледной нитью связанна Лисанна, больная и неуклюжая.
Первое воспоминание – грязно-красное, наполовину забытое и на четверть придуманное.
В ту холодную осень Мире было восемь, Лисанне – шесть, и они вдвоем пробирались домой сквозь сплетение мокрых и темных – в любое время суток – переулков, в которых братец Эльфи днями пропадал вместе со стайкой таких же мальчишек. В детстве Лисанна была глупая, смешная – нежность сдавливала горло тяжелым стальным протезом, стоило только вспомнить – но тогда это почему-то раздражало. Мира шла широкими шагами, позади топала Лисанна, шлеп-шлеп-шлеп по земле низкие каблуки слишком больших ей ботинок – Мира всегда отчетливо помнила это, но не помнила, как Лисанна споткнулась и с головой окунулась в глубокую лужу.
А на следующий день Лисанна печально хлюпала расцарапанным носом и полыхала жарко-красными щеками, а у Миры противно скребло в желудке и думалось о том, что это скверно, потому что мама бледная-бледная была, и на ночь ей велела сидеть с Лисанной, микстурами какими-то отпаивать – ишь ты, микстуры, когда есть в доме нечего. Что было дальше, Мира тоже помнила смутно, за девять лет все основательно забылось, остались в памяти только скудные обрывки трех суток дежурств над постелью Лисанны. Кажется, она пела для нее, и ловила ладонь, когда горячечный бред подступал слишком близко, и гнала спать уставшую мать - а потом болезнь пошла на убыль, оставив после себя долг старой аптекарше и постоянную тревогу за Лисанну.
Второе воспоминание – ветряночное, с душераздирающим маминым кашлем в темноте и тишине, с расчесанными до крови похожими остроскулыми лицами.
В ту осень Мире было десять, и она уже работала, помогала по мелочи той самой аптекарше. Правда, платила она немного, часть от собственной выручки – но это было легче, чем горбатиться на фабрике, и против такого труда мама не возражала.
Болезнь Лисанны Мира заметила почти сразу и тут же взялась лечить, а мать в те дни дома почти не появлялась. Просто однажды утром Мира поняла, что она не ушла, а сидит, прямая и бледная, у стола, и смотрится в маленькое зеркало. Лицо у нее было усыпанно розоватыми пятнами. Она сказала:
– Будь потише, Джейн.
Мать всегда называла ее «Джейн», когда говорила о чем-то очень важном, хотя ничего важного Мира не видела – ветрянка и ветрянка, сама болела, и Эльфи болел – но аптекаршу тайком позвала. Она пришла на следующий день, посмотрела на Лисанну, на мать и сказала:
– Взорослые от такого, бывает, умирают.
Мира, конечно, не поверила, а кто бы поверил. Эй, это была мама, бледная, светлая, на которую они все трое были похожи. Мама с мозолями на ладонях, мама, которая против того, чтобы они работали на фабрике, мама, которая так их любит.
Мама, которая умерла.
Третье воспоминание – снова отчаянно простуженное, не то самое ценное, не то самое страшное.
В ту осень Мире было двенадцать, братик Эльфи говорил, что она похожа на маму, и у аптекарши она давно не работала – к ней бегала Лисанна, а Мира уже думала о том, что стоило бы попробовать стащить у кого-нибудь немного денег. Когда Лисанна расчихалась и слегла с температурой, мысли резко стали решением.
Мира помнила все, даже запах в том несчастном переулочке: пахло затхлостью и помойкой, а ее предполагаемой жертвой был высокий парень, провонявший спиртным так, будто в нем купался. Выглядел он довольно состоятельным, у пояса болталась сумка с инструментом, но оружия видно не было, и шел он нетвердой походкой. Мира почти решилась, чуть высунулась из тени, протянула руку к инструментам – у механиков ничего дороже не бывало.
Он перехватил ее руку за секунду до того, как она прикоснулась к сумке. Глаза у него были совсем трезвые и такие спокойные, что Мира испугалась: от злого и пьяного хоть понятно, чего ждать, а такой вот спокойный и убить может ненароком. Спокойно.
– Воровка, – протянул он.
Мира отчаянно замотала головой и едва не закричала: «Никакая я не воровка, мистер, отпустите!» – но вовремя поняла, что это совсем уж глупость.
– Твоя удача, воровка, что я знаю, что с тобой делать!
Он тащил ее за собой по переулкам, и Мира не чувствовала в себе сил не то что сопротивляться, идти самостоятельно. Ноги подгибались, рука болела, в голове мелькали невыполнимые планы побега, и Мира так и не поняла, куда именно они шли. Примерно определить свое местоположение получилось, только когда механик притормозил у дверей небольшой мастерской. На вывеске, едва различимой в тусклом свете фонарей, было намалеванно нечто светленькое, с железными крылышками в волосах. Подробнее рассмотреть не удалось, механик пинком открыл дверь, впихнул ее в светлое помещение и заорал с порога:
– Дед, тебе ж помощник был нужен? Вот принимай, девчонка задарма работать будет, и не пожалуется, а то в полицию оттащу. А от меня со своей техникой отстань!
Мира чуть подняла голову, огляделась тихонько: мастерская оказалась куда больше, чем казалась снаружи, но тем смешнее выглядел хозяин, низкорослый белоусый старик. Он недоверчиво глянул на внука, на Миру. Механик требовательно дернул ее за косу, и Мира тут же закивала: буду, мол, честно буду работать. Старик пожал плечами, обтер ладонь о штаны и протянул ей руку:
– Мастер Макаров.
Утром, когда Мира вернулась домой, Лисанна выглядела чуть бодрее, только тревожно цеплялась за ее руку и одним взглядом спрашивала: «Как нам жить дальше?»
– Справимся, – сказала не то ей, не то себе Мира.
В мастерскую Мира явилась ближе к вечеру – хотела раньше, но заплутала – и Макаров был, кажется, почти удивлен тому, что она пришла.
Четвертое воспоминание – не Лисанна, в кои-то веке, Эльфман, тяжелый, бледный, окровавленный, а у сестренки только россыпь синяков по ребрами и снова сопли в три ручья.
В ту осень Мире было пятнадцать, дома у них пусто, в мастерской инструменты на пол падали от ора – снова мастер Макаров с Лаксасом в убеждениях не сходились – а в больнице пахло холодом и нищетой. Незнакомый врач говорил, говорил, говорил, а Мира думала, что их семья, наверное, проклята, потому что нельзя же так, и что она не выдерживает, и что Эльфи понадобится протез – вместо в месиво красно-белое раздробленной руки. Лисанна смотрела на нее, смотрела, а потом сказала:
– Сходи к своему мастеру, сестренка…
Мира думала, что Лисанна наивная, раз верит, что Дреяры помогут, но не надеяться не могла.
В мастерской стоял привычный шум: Мира проскользнула вдоль стены к «кабинету» Макарова, постучалась раз, другой, но ее не услышали. За дверью орали в полные голоса: про любимое Лаксасом электричество, про то, что Лаксас, кажется, с ума спятил, раз собирается развалить семейное дело ради глупых исследований, что не получит он мастерскую ни за что, что он скорее Мире…
Лаксас вылетел из кабинета, шарахнул дверью об косяк – Мира порадовалась, что он ее не заметил, глубоко вздохнула и вошла в кабинет. Мастер выглядел подавленным, и ей на секунду стало стыдно грузить его еще и своими проблемами. А потом она вспомнила лицо брата и сказала:
– Я хочу вас попросить, мастер…
То, что он предложил ей в ответ, было почти предательством по отношению к Лаксасу и подвергало ее опасности – с Лаксаса сталось бы совершить любое преступление ради своей драгоценной цели, но это был выход. И неплохой доход – Мира была бы последней дурой, если бы не согласилась.
Пятое воспоминание – тоскливо-простуженное, как мысли о спокойной взрослой улыбке едва знакомого мужчины, который едва не стал ее первой любовью.
Той осенью Мире было шестнадцать, она уже научилась держать в руках инструмент и уверенно улыбаться клиентам, вести двойную запись доходов и расходов, выбирать правильные материалы и знала, о ком можно говорить, а о чьих визитах в мастерскую лучше молчать.
И комната для них получше нашлась, и Лисанна чуть округлилась лицом, и протез у Эльфи исправно работал, а Мира носила короткие юбки, так только мастеру-механику можно, крутила между пальцев небольшой гаечный ключ и привыкала к уважительным взглядам. Смотрела в упор и в глаза – рабочему ли с фабрики, чистенькому ли горожанину, детективу ли, зашедшему к ним с вопросом о последнем клиенте.
Тот клиент был красивый – рыжий, костистый, тяжелый – половина тела металлическая, взгляд спокойный и приятный, легкая небритость и душное обаяние. Говорил клиент – Гилдартс – вежливо, улыбался ей, согласился вечером проводить до дома: она сама попросила, опустила руку на стык живого плеча и механизма, улыбнулась ласково. Он подмигнул, перехватил руку, пальцы поцеловал – как благородной – и повел.
А дома ждала растрепанная Лисанна с красным носом.
Больше Гилдартса Мира не видела.
Новой болезни Лисанны Мира ждала со странным беспокойством, будто чувствовала: эта перемена будет самой страшной – но когда та заболела, на первое место тут же вышел страх за нее.
Так Лисанна еще не болела: с непрерывным бредом, горячим-горячим лбом, шепотом сбивчивым. Из мастерской Мира отпросилась легко, мастер понял – он вообще был очень добрый, Макаров. А брат искал врача – нашел, конечно, но Мире он с первого взгляда не понравился: мрачный, сутулый, вежливый до приторности, он сказал, что дома лечить Лисанну нельзя. Отпустить полуживую сестру казалось невозможным, но… Эльфман обнял ее живой рукой и кивнул врачу.
В бледном, отраженном мутным оконным стеклом свете Мира видела, как врач бережно укладывает Лисанну на заднее сидение паромобиля, а сам садится рядом с водителем.
– Доктор Мистган обязательно поможет сестренке, – сказал Эльфман.
Автор: ***
Бета: отсутствует.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: джен.
Жанр: АУ-стимпанк, общий.
Персонажи: Мираджейн; Лисанна, Эльфман, Лаксас, Макаров – камео.
Рейтинг: G
Размер: мини, около 1500 слов.
Предупреждения: ООС, смерть второстепенного персонажа.
Дисклеймер: Хиро Машима.
Ключ: болезнь.
Содержание: Каждая болезнь Лисанны в памяти Мираджейн связана с Серьезными Переменами.
От автора: автор все скажет после деанона, ага?
читать дальшеЛисанна, даром, что слабенькая и бледная, как и многие, рожденные под затянутым черным дымом небом, болела редко. «И слава богу!» – обычно добавляла к этой мысли Мира, потому что не было в ее жизни и случая, чтобы болезнь сестры не привела к Серьезным Переменам, обязательно с больших букв.
С одной стороны, это казалось вполне закономерным: они были не настолько богатыми, чтобы позволять себе болеть – честно говоря, они были совершенно нищие, потому что в мастерской и на заводе платили совсем немного. С другой стороны, было в этом что-то странное: стоило только отложить на минутку очередную деталь – остановиться – и задуматься о своем, обнаруживалось, что с каждым ярким воспоминанием бледной нитью связанна Лисанна, больная и неуклюжая.
Первое воспоминание – грязно-красное, наполовину забытое и на четверть придуманное.
В ту холодную осень Мире было восемь, Лисанне – шесть, и они вдвоем пробирались домой сквозь сплетение мокрых и темных – в любое время суток – переулков, в которых братец Эльфи днями пропадал вместе со стайкой таких же мальчишек. В детстве Лисанна была глупая, смешная – нежность сдавливала горло тяжелым стальным протезом, стоило только вспомнить – но тогда это почему-то раздражало. Мира шла широкими шагами, позади топала Лисанна, шлеп-шлеп-шлеп по земле низкие каблуки слишком больших ей ботинок – Мира всегда отчетливо помнила это, но не помнила, как Лисанна споткнулась и с головой окунулась в глубокую лужу.
А на следующий день Лисанна печально хлюпала расцарапанным носом и полыхала жарко-красными щеками, а у Миры противно скребло в желудке и думалось о том, что это скверно, потому что мама бледная-бледная была, и на ночь ей велела сидеть с Лисанной, микстурами какими-то отпаивать – ишь ты, микстуры, когда есть в доме нечего. Что было дальше, Мира тоже помнила смутно, за девять лет все основательно забылось, остались в памяти только скудные обрывки трех суток дежурств над постелью Лисанны. Кажется, она пела для нее, и ловила ладонь, когда горячечный бред подступал слишком близко, и гнала спать уставшую мать - а потом болезнь пошла на убыль, оставив после себя долг старой аптекарше и постоянную тревогу за Лисанну.
Второе воспоминание – ветряночное, с душераздирающим маминым кашлем в темноте и тишине, с расчесанными до крови похожими остроскулыми лицами.
В ту осень Мире было десять, и она уже работала, помогала по мелочи той самой аптекарше. Правда, платила она немного, часть от собственной выручки – но это было легче, чем горбатиться на фабрике, и против такого труда мама не возражала.
Болезнь Лисанны Мира заметила почти сразу и тут же взялась лечить, а мать в те дни дома почти не появлялась. Просто однажды утром Мира поняла, что она не ушла, а сидит, прямая и бледная, у стола, и смотрится в маленькое зеркало. Лицо у нее было усыпанно розоватыми пятнами. Она сказала:
– Будь потише, Джейн.
Мать всегда называла ее «Джейн», когда говорила о чем-то очень важном, хотя ничего важного Мира не видела – ветрянка и ветрянка, сама болела, и Эльфи болел – но аптекаршу тайком позвала. Она пришла на следующий день, посмотрела на Лисанну, на мать и сказала:
– Взорослые от такого, бывает, умирают.
Мира, конечно, не поверила, а кто бы поверил. Эй, это была мама, бледная, светлая, на которую они все трое были похожи. Мама с мозолями на ладонях, мама, которая против того, чтобы они работали на фабрике, мама, которая так их любит.
Мама, которая умерла.
Третье воспоминание – снова отчаянно простуженное, не то самое ценное, не то самое страшное.
В ту осень Мире было двенадцать, братик Эльфи говорил, что она похожа на маму, и у аптекарши она давно не работала – к ней бегала Лисанна, а Мира уже думала о том, что стоило бы попробовать стащить у кого-нибудь немного денег. Когда Лисанна расчихалась и слегла с температурой, мысли резко стали решением.
Мира помнила все, даже запах в том несчастном переулочке: пахло затхлостью и помойкой, а ее предполагаемой жертвой был высокий парень, провонявший спиртным так, будто в нем купался. Выглядел он довольно состоятельным, у пояса болталась сумка с инструментом, но оружия видно не было, и шел он нетвердой походкой. Мира почти решилась, чуть высунулась из тени, протянула руку к инструментам – у механиков ничего дороже не бывало.
Он перехватил ее руку за секунду до того, как она прикоснулась к сумке. Глаза у него были совсем трезвые и такие спокойные, что Мира испугалась: от злого и пьяного хоть понятно, чего ждать, а такой вот спокойный и убить может ненароком. Спокойно.
– Воровка, – протянул он.
Мира отчаянно замотала головой и едва не закричала: «Никакая я не воровка, мистер, отпустите!» – но вовремя поняла, что это совсем уж глупость.
– Твоя удача, воровка, что я знаю, что с тобой делать!
Он тащил ее за собой по переулкам, и Мира не чувствовала в себе сил не то что сопротивляться, идти самостоятельно. Ноги подгибались, рука болела, в голове мелькали невыполнимые планы побега, и Мира так и не поняла, куда именно они шли. Примерно определить свое местоположение получилось, только когда механик притормозил у дверей небольшой мастерской. На вывеске, едва различимой в тусклом свете фонарей, было намалеванно нечто светленькое, с железными крылышками в волосах. Подробнее рассмотреть не удалось, механик пинком открыл дверь, впихнул ее в светлое помещение и заорал с порога:
– Дед, тебе ж помощник был нужен? Вот принимай, девчонка задарма работать будет, и не пожалуется, а то в полицию оттащу. А от меня со своей техникой отстань!
Мира чуть подняла голову, огляделась тихонько: мастерская оказалась куда больше, чем казалась снаружи, но тем смешнее выглядел хозяин, низкорослый белоусый старик. Он недоверчиво глянул на внука, на Миру. Механик требовательно дернул ее за косу, и Мира тут же закивала: буду, мол, честно буду работать. Старик пожал плечами, обтер ладонь о штаны и протянул ей руку:
– Мастер Макаров.
Утром, когда Мира вернулась домой, Лисанна выглядела чуть бодрее, только тревожно цеплялась за ее руку и одним взглядом спрашивала: «Как нам жить дальше?»
– Справимся, – сказала не то ей, не то себе Мира.
В мастерскую Мира явилась ближе к вечеру – хотела раньше, но заплутала – и Макаров был, кажется, почти удивлен тому, что она пришла.
Четвертое воспоминание – не Лисанна, в кои-то веке, Эльфман, тяжелый, бледный, окровавленный, а у сестренки только россыпь синяков по ребрами и снова сопли в три ручья.
В ту осень Мире было пятнадцать, дома у них пусто, в мастерской инструменты на пол падали от ора – снова мастер Макаров с Лаксасом в убеждениях не сходились – а в больнице пахло холодом и нищетой. Незнакомый врач говорил, говорил, говорил, а Мира думала, что их семья, наверное, проклята, потому что нельзя же так, и что она не выдерживает, и что Эльфи понадобится протез – вместо в месиво красно-белое раздробленной руки. Лисанна смотрела на нее, смотрела, а потом сказала:
– Сходи к своему мастеру, сестренка…
Мира думала, что Лисанна наивная, раз верит, что Дреяры помогут, но не надеяться не могла.
В мастерской стоял привычный шум: Мира проскользнула вдоль стены к «кабинету» Макарова, постучалась раз, другой, но ее не услышали. За дверью орали в полные голоса: про любимое Лаксасом электричество, про то, что Лаксас, кажется, с ума спятил, раз собирается развалить семейное дело ради глупых исследований, что не получит он мастерскую ни за что, что он скорее Мире…
Лаксас вылетел из кабинета, шарахнул дверью об косяк – Мира порадовалась, что он ее не заметил, глубоко вздохнула и вошла в кабинет. Мастер выглядел подавленным, и ей на секунду стало стыдно грузить его еще и своими проблемами. А потом она вспомнила лицо брата и сказала:
– Я хочу вас попросить, мастер…
То, что он предложил ей в ответ, было почти предательством по отношению к Лаксасу и подвергало ее опасности – с Лаксаса сталось бы совершить любое преступление ради своей драгоценной цели, но это был выход. И неплохой доход – Мира была бы последней дурой, если бы не согласилась.
Пятое воспоминание – тоскливо-простуженное, как мысли о спокойной взрослой улыбке едва знакомого мужчины, который едва не стал ее первой любовью.
Той осенью Мире было шестнадцать, она уже научилась держать в руках инструмент и уверенно улыбаться клиентам, вести двойную запись доходов и расходов, выбирать правильные материалы и знала, о ком можно говорить, а о чьих визитах в мастерскую лучше молчать.
И комната для них получше нашлась, и Лисанна чуть округлилась лицом, и протез у Эльфи исправно работал, а Мира носила короткие юбки, так только мастеру-механику можно, крутила между пальцев небольшой гаечный ключ и привыкала к уважительным взглядам. Смотрела в упор и в глаза – рабочему ли с фабрики, чистенькому ли горожанину, детективу ли, зашедшему к ним с вопросом о последнем клиенте.
Тот клиент был красивый – рыжий, костистый, тяжелый – половина тела металлическая, взгляд спокойный и приятный, легкая небритость и душное обаяние. Говорил клиент – Гилдартс – вежливо, улыбался ей, согласился вечером проводить до дома: она сама попросила, опустила руку на стык живого плеча и механизма, улыбнулась ласково. Он подмигнул, перехватил руку, пальцы поцеловал – как благородной – и повел.
А дома ждала растрепанная Лисанна с красным носом.
Больше Гилдартса Мира не видела.
Новой болезни Лисанны Мира ждала со странным беспокойством, будто чувствовала: эта перемена будет самой страшной – но когда та заболела, на первое место тут же вышел страх за нее.
Так Лисанна еще не болела: с непрерывным бредом, горячим-горячим лбом, шепотом сбивчивым. Из мастерской Мира отпросилась легко, мастер понял – он вообще был очень добрый, Макаров. А брат искал врача – нашел, конечно, но Мире он с первого взгляда не понравился: мрачный, сутулый, вежливый до приторности, он сказал, что дома лечить Лисанну нельзя. Отпустить полуживую сестру казалось невозможным, но… Эльфман обнял ее живой рукой и кивнул врачу.
В бледном, отраженном мутным оконным стеклом свете Мира видела, как врач бережно укладывает Лисанну на заднее сидение паромобиля, а сам садится рядом с водителем.
– Доктор Мистган обязательно поможет сестренке, – сказал Эльфман.
@темы: Работы, Сентябрьский фестиваль: Альтернативные вселенные
-
-
23.09.2014 в 08:45В остальном же... понравилось. Маловато, конечно, этого стимпанкового мира, но всё равно неплохо. Порадовали отсылки к канону, а финальная сцена и вовсе достойная аплодисментов. Ей-богу, уважаемый автор, от последней фразы Эльфмана просто мурашки по кож!
Хорошая работа.
-
-
29.09.2014 в 00:39Какая прелесть у тебя получилась)))