Название: «Сентиментальное зло»
Автор: ***
Бета: нет.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: джен.
Жанр: дарк, драма, АУ относительно событий канона.
Персонажи: Роуг-из-будущего, Зереф, Акнология.
Рейтинг: РG-13
Размер: мини (3 140 слов).
Предупреждения: Смерть персонажа.
Дисклеймер: Хиро Машима.
Ключ: лотерейный персонаж - Роуг из будущего.
Содержание: Один не может избавиться от свалившейся на плечи обузы. Другие - забыть мечты человека, упокоившегося в лишенной надгробия могиле. Несчастен тот мир, в котором зло слишком сентиментально.
От автора: Хм?
читать дальше Роуг смотрит в круглые выемки желтых глаз, напоминающие колодцы кипящей серы, и с мрачной обреченностью понимает, что проиграл. В уставившихся на него липких янтарных каплях плещется, как муха в тягучем сиропе, бешеная ярость, ничуть не ослабевшая за столетия вынужденного покоя. В этой ярости захлебнулась его лучшая атака – пальцы, ободранные об усеивающие морду врага твердые пластины, жалобно ноют. Роуг бессильно сжимает и разжимает кулаки, чувствуя, как по спине градом катится пот, превращая мягкий щелк тонкой рубашки в липнущую к коже грязную и мокрую тряпку. Пересохшие губы жадно хватают пахнущий чужой кровью и горечью поражения воздух. Послушная тень, казавшаяся ранее самым непобедимым и безотказным оружием, вьется вокруг, въедаясь в поры, и давит на грудь, заставляя скрытую внутри лакриму отзываться короткими уколами острой боли. Тень больше его не слушается: вырывающееся сквозь изогнутые провалы драконьих ноздрей горячее дыхание оскверняет ее своим смрадом, превращая в нечто отвратительно чужеродное, неподвластное его магии.
Акнология движется вперед. Антрацитовые лапы-колонны оставляют после себя глубокие борозды, земля прогибается и содрогается под его весом, бросая в уши скрип перемалываемого в пыль щебня. Втаптываемые в грязь жалкие каменные осколки – все, что осталось от его армии – высекают искры из покрывающей лапы плотной чешуи, не оставляя на ее поверхности ни малейшей царапины. Его драконы-генералы, обманувшие судьбу и прорвавшиеся сквозь врата, прижимают морды к земле, безжизненно опустив на нее израненные тела и напоминая вереницу окутанных паром и сочащихся кровью холмов. Акнология приоткрывает пасть, полную кривых нарастающих друг на друга зубов, и издает низкий утробный рык. Роуг закрывает лицо руками, спасаясь от летящих в его сторону камней, песка и капель ядовитой слюны, и с трудом сдерживает рвоту, мысленно приказывая себе бежать. Мышцы словно одеревенели – он не может двинуться с места, вместо этого с нарастающим ужасом смотрит сквозь широко расставленные пальцы, как его отражение тонет в неотвратимо приближающихся серных озерах.
Один из окровавленных холмов внезапно приходит в движение: цепляется когтями за рыхлую почву и расправляет примятые ударом крылья, делая несколько коротких взмахов. Заклинание Роуга все еще дурманит разум дракона – красавица Мазегрея грациозно выгибает спину и с яростным шипением бросается на врага, пытаясь вонзить зубы в не прикрытое толстым слоем стальных чешуек основание шеи. Акнология оборачивается. Его угольно черный хвост чертит в воздухе короткую дугу и обрушивается на морду подскочившей драконицы. Чешуя Мазегреи – стальной доспех, способный выдержать любой удар – сминается и лопается, как брошенная в костер шишка. Раздраженное шипение сменяется агонизирующим воем. От него закладывает уши. Страх мутной волной поднимается внутри, заставляя онемевшие конечности вновь двигаться – Роуг бросается прочь к плотно захлопнутым створкам стоящих на краю площади врат – больше бежать некуда – и повторяет про себя: «Попробовать снова… собрать больше драконов».
Акнология разворачивается за его спиной с прирожденной ловкостью хищника, на излете задевая остов невысокой башни – та осыпается подобно карточному домику и выбрасывает в воздух клубы каменной пыли.
Врата избегают разрушений.
Шесть метров. Пять. Четыре.
Поток убийственной тьмы вырывается из оскаленной пасти и врезается Роугу в спину, облизывая выступающие лопатки – мокрая от пота ткань разлетается клочьями, на лишенной загара коже вспухают волдыри свежих ожогов. Роуг не чувствует боли.
Два. Один.
Возле врат тьма исчезает, втягиваясь в выгравированные на них знаки и заставляя их сиять пронзительным золотистым светом. Тяжелая дверь приоткрывается от легкого мимолетного прикосновения. Свет становится ярче. Он обволакивает сетчатку, выворачивая мир наизнанку и переставляя верх и низ местами. Роуг трясущимися пальцами чертит над ручкой четыре неровных символа – они тут же впечатываются в полыхающий камень, издающий басовитое гудение. После чего облегчено выдыхает и позволяет свету нести себя. Сквозь плотно зажмуренные веки он видит сияние городских фонарей и голубые огни ждущего участников стадиона.
Толстые, покрытые мхом стены вросли в землю, так что поросшие зеленью крыши лишь немного возвышаются над ветвящейся между ними лентой дороги. У лепящихся друг к другу лачуг нет окон. Сквозь прикрытые ободранной с деревьев корой пасти входных отверстий видно царящее внутри запустение, задрапированное кажущейся непроглядной уютной домашней темнотой. Над некоторыми крышами поднимается легкий дымок, выбрасывающий в небо запах поджаривающегося на огне мяса и ворох ярких оранжевых искр. Роуг в панике оглядывается по сторонам и трет воспаленные глаза, отказываясь признать, что вместо наслаждающейся покоем столицы врата подсунули ему деревеньку, состоящую из десятка покосившихся землянок. Он то и дело устало смеживает веки, надеясь, распахнув их, обнаружить перед собой ровную линию упакованного в асфальт проспекта. Пальцы левой руки поглаживают правый бок, сильнее всего пострадавший от убийственного дыхания Акнологии. Под свисающими с плеч лохмотьями ткани пульсирует тупая ноющая боль – Роугу кажется, она прячется не на потрескавшейся поверхности кожи, покрывшееся полопавшимися пузырями магических ожогов – она забралась глубже и заставляет болеть скрытую внутри тела лакриму. Роуга передергивает: случайно заглянувшая мысль не относится к числу приятных. А он и без этого, кажется, застрял совсем не в том времени, в которое стремился попасть.
Внезапно налетевшая тень падает на поляну – покрытые зеленью крыши ныряют в нее целиком, отбрасывая в сторону пахнущей пищей дымок. Тот так стремительно исчезает, что Роуг ничуть не сомневается, внутри кто-то есть. Кто-то привыкший гасить огонь в ответ на любой не вовремя раздавшийся шорох.
Серое небо, укутанное в ватное кружево начинающих темнеть облаков, вспарывает гибкое, пронзительно-зеленое, словно молодая листва, тело дракона. Сквозь тонкие отливающие розовым перепонки крыльев просвечивает пузатый шар полуденного солнца. Зверь замечает Роуга. Изящные крылья, покрытые сетью пунцовеющих вен – с такого расстояния он может рассмотреть их все до одной – резко складываются за спиной, и парящий в небесах ящер камнем падает на землю, выставив вперед задние лапы с короткими иглами изогнутых когтей. Роуг чертыхается себе под нос, отбрасывая ногой подвернувшийся под нее камень. Драконы ему больше не нужны: тут нет их короля, гипнотизирующих окружающих серными колодцами глаз – со всеми остальными он прекрасно справится и сам.
Тень поднимается с пропитанной не высохшей до конца росой травы, струится вдоль напряжено вытянутых пальцев и устремляется дракону навстречу, прорезая неспособный оказать сопротивление воздух, рассекает зеленые блюдца чешуи и вгрызается в податливую плоть. Дракон резко вздрагивает и сворачивается клубком, расправляя крылья и пытаясь снова разорвать дистанцию. Одна из перепонок лопается, задетая единственным метким ударом, ветер свистит, протискиваясь сквозь кровоточащее отверстие. Набрать высоту у дракона не выходит. Он заваливается на бок и, барахтаясь, как выброшенная на берег рыба, обрушивается вниз, подмяв под себя сразу половину ютящихся внизу ветхих строений. Среди грохота осыпающейся каменной кладки и треска ломающихся деревянных подпорок Роуг слышит оглушительный хруст, с которым ломается неудачно вывернутая шея.
В стекленеющих глазах дракона он видит себя: оборванного, запыхавшегося и уставшего, кривящего губы в горькой усмешке, полной отчаянного ожесточения, въедающегося в мозг с каждым новым ударом сердца: «Не о время! Не то!»
Отражение коротает время не в одиночестве: ему приходится делить зеркальную поверхность зрачка с еще одной неясной тенью.
Роуг стремительно оборачивается. Связывающая волосы лента развязалась, и спутанные длинные пряди бьют его по плечам и лезут в глаза, оглаживая линию изуродовавшего переносицу шрама седыми кончиками. Так что в первую секунду испугано жмущихся к стене самой высокой и прочной землянки – та возвышается над поверхностью земли на несколько локтей – темноволосый подросток кажется ему простой игрой воображения.
От холода сводит губы. Прохладная речушка, весело пересчитывающая невысокие каменные пороги, берет свое начало из родника, располагающегося тремя километрами выше по течению. Ледяная вода омывает опущенные в нее пальцы, смывая с них пепел и кровь. Роуг зачерпывает ее ладонью и, морщась от внезапно скрутившей его судороги, осторожно выливает ее себе на спину, расплескав по дороге добрую половину. Глазами он косится на свое отражение, мелко подрагивающее на поверхности кристально чистых лесных вод. На секунду ему кажется, что края глубокой раны расходятся в сторону, и оттуда выглядывает глянцевый бок вплавленной в тело лакримы. Внутри некогда прозрачного кристалла разливается вязкая чернота грозовой тучи. Снующая возле самого дна шустрая серебристая уклейка пересекает устье, задевая хвостом мелкие камешки – те тут же откатываются в сторону. Отражение сминается и покрывается рябью.
Роуг недоуменно моргает и утирает выступившую на лбу испарину. Наваждение сгинуло, и в пересекающей бок ровной царапине – он не может вспомнить, обо что именно рассек кожу – не обнаруживается ничего предосудительного.
Сидящий неподалеку щуплый паренек трещит без умолку, обрушивая на Роуга ушат разнообразных сведений и следующих один за одним вопросов, и подергивает худыми ссутуленными плечами.
– Никто еще не убивал дракона с одного удара. Даже мой брат, а он, между прочим, ученик самого Игнила. Вот он обзавидуется, когда я ему расскажу. И наверняка захочет сразиться с тобой, – громко восклицает он, крепко прижимая к груди полосы свежих бинтов, принесенных им из одной из землянок. На его впалых щеках горит лихорадочный румянец. Неровно остриженные темные пряди падают ему на лицо и лезут в глаза – он постоянно отбрасывает их перепачканными в пыли исцарапанными пальцами. Край широкой серой хламиды, в которую тот завернулся вместо плаща, волочится по земле и окунается в прохладные воды реки – увлеченный разговором мальчишка этого не замечает. Погруженные в себя Роуг его почти не слушает, даже имя ухитрился пропустить, и тому приходится повторять каждые вопрос по два-три раза, прежде чем Роуг соизволит его заметить и дать ответ.
Порой Роуг ловит себя на мысли, что стоило, наверное, убить его, чтобы не путался под ногами, но прикрытые длиной челкой темные глаза светятся таким искренним и неподдельным восторгом, какой свойственен только вчерашним детям. Кто-то когда-то уже смотрел на него так – он не может вспомнить, кто и когда – и желание избавиться от обузы гаснет, не успев зародиться. Он даже рассказывает пацану о Короле драконов и своих планах, старательно пряча насмешку в уголках сухих обветренных губ. Ту небольшую часть правды, что наиболее выигрышно смотрится, окружая его самого отчетливо проступающим героическим ореолом.
– А как ты его убьешь, раз он такой непобедимый? – парнишке так не терпится услышать ответ, что он с трудом борется с желанием вскочить со своего импровизированного сиденья и подбежать ближе, словно срывающиеся с губ слова слишком медленно преодолевают разделяющее их расстояние. Роуг краем глаза наблюдает, как он ерзает на своем месте, и смеется про себя.
Ледяная вода приятно холодит саднящую кожу, занемевшая от холода ладонь зачерпывает еще и еще. Синий полог неба нависает над головой, барахтающиеся на нем облака величаво уплывают вдаль – Роуг вдыхает полной грудью и широко улыбается. Он все еще может царствовать здесь – тут убить Акнологию будет даже проще – и построит свой мир с нуля, не довольствуясь обломками старого, как хотел изначально. И почему он сразу до этого не додумался?
– Как? Если он бессмертный? – до сегодняшнего дня мальчишка ни разу не слышал о Короле драконов, и новость, что такое могучее, опасное и воистину легендарное существо не только существует в реальности, но и скоро станет жертвой его нового знакомого, приводит его в состояние крайнего возбуждения.
Тратить время на объяснения Роугу не хочется. Вместо этого он протягивает руку в сторону растущих вдоль реки кустов и театрально щелкает пальцами. Сорвавшийся с них темный вихрь обгладывает ветки, превращая зелень усеивающих их листьев в высохшую желтую труху.
– Я – убийца драконов третьего поколения, – он успел позабыть, как здорово это звучит, когда кто-то посторонний сопровождает простые слова почтительным молчанием, и теперь заново расправляет плечи.
– Вот здесь, – кончики пальцев неторопливо постукивают по груди. – Спрятана лакрима дракона. Она делает меня сильнее.
Обо все остальном: об убийстве Стинга, одолжившего ему часть своей силы, о заклинании, позволяющем контролировать разум драконов, и тени, подсказывавшей ему, как поступить в той или иной ситуации, и замолчавшей с появлением Акнологии – он распространяться не торопится, полагая, что хватит и того, что уже сказано. Он оказывается прав. Парнишка, подскочивший на ноги, когда смертельная тьма коснулась первого зеленого листа, смотрит на него расширившимися от изумления глазами и сминает пальцами пустоту: бинты он уронил в воду мгновением ранее и даже не заметил этого.
– Я тоже так научусь, – внезапно сообщает он, делая шаг вперед и дотрагиваясь до высохшей ветки. – Обязательно.
Роуг заливисто смеется. Холодная вода приятно холодит кожу, а внутри наливается силой лакрима дракона – он чувствует ее, как никогда ранее – а парнишка говорит глупости, внимательно разглядывая творения его рук.
Сухая ветка трескается и бесшумно рассыпается в пыль.
Все тело болит. Роугу кажется, что пока он спал, кто-то вытащил все без исключения внутренности и, пропитав их ядом и завернув в листы промасленной бумаги, сложил обратно. Бумажные края трутся друг о друга и при каждом движении издают раздражающее шуршание – он не знает, как повернуться, чтобы не слышать этот сводящий с ума звук. Он жадно пьет, не беспокоясь о том, что воды во фляге осталось на самом донышке, но не может избавиться от кислого привкуса желчи. Пахнет гарью. Шустрый мальчишка, следующий за ним по пятам – узнать его имя Роуг так и не удосужился – еще не успел развести костер, только сложил принесенные дрова в одну кучу.
Пахнет гарью.
Неподалеку лениво переговариваются драконы – первые солдаты его будущей армии. Крупные пластины чешуи, нагретые ярким полуденным солнцем, резко скрипят и переливаются в его лучах. Полуприкрытые глаза с вертикальными прорезями зрачков жадно следят за мелькающими неподалеку людьми. Заклинание не позволяет им встать и броситься вперед, но не может исправить хищную натуру – из оскаленных пастей медленно капает вязкая слюна. Роуг отбрасывает прочь опустевшую флягу и хрипло стонет, стиснув зубы и сжав раскалывающиеся виски. В ушах гремит целый оркестр: стучат, отбивая ритм, обтянутые толстой кожей барабаны, гремят медные литавры и дребезжит квартет надтреснутых хрустальных колокольчиков. Драконы лениво переговариваются, прижав разомлевшие от жары морды к земле, парнишка что-то кричит ему, привычным движением откидывая лезущие в глаза неровно обстриженные темные пряди и махая рукой – Роуг не слышит ничего, кроме преследующей его иллюзорной какофонии звуков.
Он, пошатываясь, движется к лагерю, когда его накрывает первый спазм боли. Сведенные судорогой ноги подкашиваются, и он падает на колени, хватаясь за режущие пальцы шелковистые нити травы. Сердце гулко бьется в груди, подобно угодившему в капкан зверю, пытающемуся разжать его железную пасть. Внутри грудной клетки словно плавится, растекаясь и обволакивая ребра, служивший ему верой и правдой камень. Роуг кричит, захлебываясь и не слыша, что вместо крика с его губ срывается булькающий свист, и рвет когтями одежду вместе с плотью, пытаясь добраться до лакримы. Трава, усыпанная ярко-алой росой, пропитанными кровью нитками и мелкими ошметками кожи, все так же равнодушно тянется к солнцу. Роуг задыхается. Пальцы забираются глубже и глубже, но новая боль бессильна перед старой, растекающейся от вросшего в тело камня.
Почувствовавшие кровь драконы приподнимаются. Роуг с отчаянием понимает, что заклинания контроля неотвратимо стекает с их простых и упрямых разумов, оставляя после себя одно-единственное желание. Он ничего не может сделать. Внутри ворочается змея, сотканная из обжигающего жара и пронзительно скрежещущих лезвий, и шуршит промасленная бумага, соприкасаясь пропитанными ядом краями. Запах гари забивается в ноздри при каждом вдохе – теперь к нему примешивается смрад обгоревшего мяса, и Роугу кажется, будто полыхает он сам. Перед глазами разворачивается черно-белая панорама, как о водном из тех фильмов, что они смотрели в детстве вместе с Фрошем. Сбросившие с себя сонное оцепенения драконы поворачиваются в сторону занятого разведением костра мальчишки. Длинные хвосты, украшенные изогнутыми костяными шипами, яростно колотят по земле, выворачивая пласты дерна. Окутанные паром пасти издают глухое угрожающее рычание. Ловко подставленный сушняк ловит соскользнувшую с кремня искру – рука гордо поправляет край съехавшей с плеча серой хламиды. Опасность замечает только Роуг.
Ветер ласково треплет темные волосы мальчишки, присыпая его голову легким белым пухом. Чем-то он неуловимо напоминает Фроша – Роуг хочет его предупредить, но из горла вырывается только едва слышное сипение.
Столб яркого оранжевого пламени рассекает пространство справа от него, обжигая глаза даже сквозь поспешно зажмуренные веки, и врезается в бок одного из драконов, тут же принимаясь пожирать ставшую хрупкой и ломкой чешую. Мгновенно усилившийся ветер подбрасывает в воздух засохшие стебли травы и пригибает к земле второго. Несколько кажущихся бесконечно далекими человеческих фигур торопливо приближаются к ним. Подумать, откуда они взялись, и где прятались до этого, Роуг не успевает.
Кровь мощной струей хлещет из открытой раны. Осколок лакримы – сгусток чистой боли – пульсирует, словно живой. Обнаженные края ребер белеют на солнце, пальцы прорываются дальше и натыкаются на глубокую трещину, рассекающую вросший в тело камень.
Зереф вытер покрасневшие глаза краем грязного рукава и жалобно всхлипнул, смаргивая очередную слезу. Запах гари и обгоревшей плоти щипал ноздри, и он старался дышать через плотную и грубую ткань. Это не делало воздух чище, просто позволяло немного успокоиться. Тело Роуга лежало на дне выкопанной в поле широкой ямы. Его мертвенно-бледное лицо, скрывающееся под толстым слоем земли, было искажено гримасой страдания. Зереф чувствовал, как внутри него медленно закипает гнев. Человека, спасшего ему жизнь, убили драконы: втерлись в доверие, притворяясь союзниками, а на самом деле только и ждали удобного случая. Так он и сказал брату, уничтожившему мерзких тварей, но не успевшему их остановить. А еще о Короле драконов и спрятанном у Роуга в груди волшебном камне, дающим силу, чтобы его уничтожить.
Остальные убийцы драконов, пришедшие вместе с братом – охотиться в одиночку было слишком сложно и опасно – только посмеялись над ним.
– Это просто детские сказки, – донеслось до него в обрамлении хриплого издевательского хохота. – Наставники никогда не упоминали ничего подобного.
Весь вечер он ловил на себе ироничные улыбки старших. Зерефу было все равно: Акнология слушал его внимательно, пытливо вглядываясь в его лицо своими желтыми, похожими на водовороты кипящей серы глазами, и поглаживал кончиками пальцев пролегающую между бровями глубокую вертикальную складку. Она придавала его лицу суровый и мрачный вид, багровые отблески заката ложились ему на широкие плечи, покрытые засохшими багряными разводами – как и многие другие Акнология верил, что драконья кровь делает магов сильнее.
Брат не смеялся – Зерефу было этого достаточно.
Этой ночью Акнология вызвался первым стоять на страже. Тьма окружила трепещущее пятно потрескивающего костра. Блики света превращали лица разлегшихся возле него людей в траурные маски. Зереф не спал: ему показалось, он понял, как подчинить себе тень, превращающую живое в мертвое, и теперь ждал шанса испытать его на практике вдали от любопытных взглядов и насмешек. Пальцы сердито мяли край тонкого шерстяного одеяла, он считал про себя до десяти, начиная снова и снова, и прислушивался ко всему, что творилось вокруг. Далекие звезды величаво перемигивались, ныряя в сизую дымку перьевых облаков. Вдалеке вели размеренную перекличку совы и пищали старательно избегающие их общества шныряющие в высокой траве мыши-полевки. Разговоры медленно стихали, сменяясь ровным и умиротворенным дыханием. И когда они стихли совсем, Акнология встал и, размяв затекшие плечи, двинулся в сторону лишенной надгробного камня и каких-либо опознавательных знаков могилы. Обычный человек ни за что не нашел бы ее в темноте, но Акнология, очевидно, не испытывал ни малейших затруднений.
Зереф еще немного полежал, глядя на танцующих вокруг огня мотыльков и вслушиваясь в шорох отбрасываемой в стороны земли, и, решительно отодвинув тонкой одеяло, кинулся помогать брату. Земля казалась мокрой и жирной. Зереф загребал ее горстями, вытаскивая из углубляющейся ямы в подоле истрепавшейся накидки, пока ладонь не наткнулась на что-то твердое и холодное, заставив его коротко вскрикнуть от испуга. Акнология раздраженно дернул плечом, и он посчитал за лучшее отойти в сторонку и молча смотреть, как брат разламывает то, что осталось от грудной клетки покойника и, помогая себе лезвием кривого кинжала, выковыривает оттуда темный надтреснутый камешек, похожий на покрытое сажей перепелиное яйцо. Акнология долго разглядывал его, подставив гладкий присыпанный землей осколок под ласковое касание лунного света и задумчиво качая головой. А после вытер о штанину и, молча спрятав за пазуху, принялся снова забрасывать покойника землей.
Зереф вернулся к костру, стараясь ступать совершенно бесшумно, перекатываясь с пятки на носок, как и учил его брат, и обходить разбросанные под ногами сухие ветки. От того, что Акнология на его стороне, хотя Игнил наверняка говорил его, что никакого Короля драконов не существует, на душе было легко и радостно.
А когда он уснул, положив голову на сцепленные в замок руки, ему приснилось, что он научился колдовать, выдыхая потоки высасывающей жизнь тьмы, и надрезав кожу на груди брата, вложил туда мелкий круглый камешек – Акнология тут же стал таким сильным, что ни один дракон не мог больше ему противостоять.
Автор: ***
Бета: нет.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: джен.
Жанр: дарк, драма, АУ относительно событий канона.
Персонажи: Роуг-из-будущего, Зереф, Акнология.
Рейтинг: РG-13
Размер: мини (3 140 слов).
Предупреждения: Смерть персонажа.
Дисклеймер: Хиро Машима.
Ключ: лотерейный персонаж - Роуг из будущего.
Содержание: Один не может избавиться от свалившейся на плечи обузы. Другие - забыть мечты человека, упокоившегося в лишенной надгробия могиле. Несчастен тот мир, в котором зло слишком сентиментально.
От автора: Хм?
читать дальше Роуг смотрит в круглые выемки желтых глаз, напоминающие колодцы кипящей серы, и с мрачной обреченностью понимает, что проиграл. В уставившихся на него липких янтарных каплях плещется, как муха в тягучем сиропе, бешеная ярость, ничуть не ослабевшая за столетия вынужденного покоя. В этой ярости захлебнулась его лучшая атака – пальцы, ободранные об усеивающие морду врага твердые пластины, жалобно ноют. Роуг бессильно сжимает и разжимает кулаки, чувствуя, как по спине градом катится пот, превращая мягкий щелк тонкой рубашки в липнущую к коже грязную и мокрую тряпку. Пересохшие губы жадно хватают пахнущий чужой кровью и горечью поражения воздух. Послушная тень, казавшаяся ранее самым непобедимым и безотказным оружием, вьется вокруг, въедаясь в поры, и давит на грудь, заставляя скрытую внутри лакриму отзываться короткими уколами острой боли. Тень больше его не слушается: вырывающееся сквозь изогнутые провалы драконьих ноздрей горячее дыхание оскверняет ее своим смрадом, превращая в нечто отвратительно чужеродное, неподвластное его магии.
Акнология движется вперед. Антрацитовые лапы-колонны оставляют после себя глубокие борозды, земля прогибается и содрогается под его весом, бросая в уши скрип перемалываемого в пыль щебня. Втаптываемые в грязь жалкие каменные осколки – все, что осталось от его армии – высекают искры из покрывающей лапы плотной чешуи, не оставляя на ее поверхности ни малейшей царапины. Его драконы-генералы, обманувшие судьбу и прорвавшиеся сквозь врата, прижимают морды к земле, безжизненно опустив на нее израненные тела и напоминая вереницу окутанных паром и сочащихся кровью холмов. Акнология приоткрывает пасть, полную кривых нарастающих друг на друга зубов, и издает низкий утробный рык. Роуг закрывает лицо руками, спасаясь от летящих в его сторону камней, песка и капель ядовитой слюны, и с трудом сдерживает рвоту, мысленно приказывая себе бежать. Мышцы словно одеревенели – он не может двинуться с места, вместо этого с нарастающим ужасом смотрит сквозь широко расставленные пальцы, как его отражение тонет в неотвратимо приближающихся серных озерах.
Один из окровавленных холмов внезапно приходит в движение: цепляется когтями за рыхлую почву и расправляет примятые ударом крылья, делая несколько коротких взмахов. Заклинание Роуга все еще дурманит разум дракона – красавица Мазегрея грациозно выгибает спину и с яростным шипением бросается на врага, пытаясь вонзить зубы в не прикрытое толстым слоем стальных чешуек основание шеи. Акнология оборачивается. Его угольно черный хвост чертит в воздухе короткую дугу и обрушивается на морду подскочившей драконицы. Чешуя Мазегреи – стальной доспех, способный выдержать любой удар – сминается и лопается, как брошенная в костер шишка. Раздраженное шипение сменяется агонизирующим воем. От него закладывает уши. Страх мутной волной поднимается внутри, заставляя онемевшие конечности вновь двигаться – Роуг бросается прочь к плотно захлопнутым створкам стоящих на краю площади врат – больше бежать некуда – и повторяет про себя: «Попробовать снова… собрать больше драконов».
Акнология разворачивается за его спиной с прирожденной ловкостью хищника, на излете задевая остов невысокой башни – та осыпается подобно карточному домику и выбрасывает в воздух клубы каменной пыли.
Врата избегают разрушений.
Шесть метров. Пять. Четыре.
Поток убийственной тьмы вырывается из оскаленной пасти и врезается Роугу в спину, облизывая выступающие лопатки – мокрая от пота ткань разлетается клочьями, на лишенной загара коже вспухают волдыри свежих ожогов. Роуг не чувствует боли.
Два. Один.
Возле врат тьма исчезает, втягиваясь в выгравированные на них знаки и заставляя их сиять пронзительным золотистым светом. Тяжелая дверь приоткрывается от легкого мимолетного прикосновения. Свет становится ярче. Он обволакивает сетчатку, выворачивая мир наизнанку и переставляя верх и низ местами. Роуг трясущимися пальцами чертит над ручкой четыре неровных символа – они тут же впечатываются в полыхающий камень, издающий басовитое гудение. После чего облегчено выдыхает и позволяет свету нести себя. Сквозь плотно зажмуренные веки он видит сияние городских фонарей и голубые огни ждущего участников стадиона.
***
Толстые, покрытые мхом стены вросли в землю, так что поросшие зеленью крыши лишь немного возвышаются над ветвящейся между ними лентой дороги. У лепящихся друг к другу лачуг нет окон. Сквозь прикрытые ободранной с деревьев корой пасти входных отверстий видно царящее внутри запустение, задрапированное кажущейся непроглядной уютной домашней темнотой. Над некоторыми крышами поднимается легкий дымок, выбрасывающий в небо запах поджаривающегося на огне мяса и ворох ярких оранжевых искр. Роуг в панике оглядывается по сторонам и трет воспаленные глаза, отказываясь признать, что вместо наслаждающейся покоем столицы врата подсунули ему деревеньку, состоящую из десятка покосившихся землянок. Он то и дело устало смеживает веки, надеясь, распахнув их, обнаружить перед собой ровную линию упакованного в асфальт проспекта. Пальцы левой руки поглаживают правый бок, сильнее всего пострадавший от убийственного дыхания Акнологии. Под свисающими с плеч лохмотьями ткани пульсирует тупая ноющая боль – Роугу кажется, она прячется не на потрескавшейся поверхности кожи, покрывшееся полопавшимися пузырями магических ожогов – она забралась глубже и заставляет болеть скрытую внутри тела лакриму. Роуга передергивает: случайно заглянувшая мысль не относится к числу приятных. А он и без этого, кажется, застрял совсем не в том времени, в которое стремился попасть.
Внезапно налетевшая тень падает на поляну – покрытые зеленью крыши ныряют в нее целиком, отбрасывая в сторону пахнущей пищей дымок. Тот так стремительно исчезает, что Роуг ничуть не сомневается, внутри кто-то есть. Кто-то привыкший гасить огонь в ответ на любой не вовремя раздавшийся шорох.
Серое небо, укутанное в ватное кружево начинающих темнеть облаков, вспарывает гибкое, пронзительно-зеленое, словно молодая листва, тело дракона. Сквозь тонкие отливающие розовым перепонки крыльев просвечивает пузатый шар полуденного солнца. Зверь замечает Роуга. Изящные крылья, покрытые сетью пунцовеющих вен – с такого расстояния он может рассмотреть их все до одной – резко складываются за спиной, и парящий в небесах ящер камнем падает на землю, выставив вперед задние лапы с короткими иглами изогнутых когтей. Роуг чертыхается себе под нос, отбрасывая ногой подвернувшийся под нее камень. Драконы ему больше не нужны: тут нет их короля, гипнотизирующих окружающих серными колодцами глаз – со всеми остальными он прекрасно справится и сам.
Тень поднимается с пропитанной не высохшей до конца росой травы, струится вдоль напряжено вытянутых пальцев и устремляется дракону навстречу, прорезая неспособный оказать сопротивление воздух, рассекает зеленые блюдца чешуи и вгрызается в податливую плоть. Дракон резко вздрагивает и сворачивается клубком, расправляя крылья и пытаясь снова разорвать дистанцию. Одна из перепонок лопается, задетая единственным метким ударом, ветер свистит, протискиваясь сквозь кровоточащее отверстие. Набрать высоту у дракона не выходит. Он заваливается на бок и, барахтаясь, как выброшенная на берег рыба, обрушивается вниз, подмяв под себя сразу половину ютящихся внизу ветхих строений. Среди грохота осыпающейся каменной кладки и треска ломающихся деревянных подпорок Роуг слышит оглушительный хруст, с которым ломается неудачно вывернутая шея.
В стекленеющих глазах дракона он видит себя: оборванного, запыхавшегося и уставшего, кривящего губы в горькой усмешке, полной отчаянного ожесточения, въедающегося в мозг с каждым новым ударом сердца: «Не о время! Не то!»
Отражение коротает время не в одиночестве: ему приходится делить зеркальную поверхность зрачка с еще одной неясной тенью.
Роуг стремительно оборачивается. Связывающая волосы лента развязалась, и спутанные длинные пряди бьют его по плечам и лезут в глаза, оглаживая линию изуродовавшего переносицу шрама седыми кончиками. Так что в первую секунду испугано жмущихся к стене самой высокой и прочной землянки – та возвышается над поверхностью земли на несколько локтей – темноволосый подросток кажется ему простой игрой воображения.
***
От холода сводит губы. Прохладная речушка, весело пересчитывающая невысокие каменные пороги, берет свое начало из родника, располагающегося тремя километрами выше по течению. Ледяная вода омывает опущенные в нее пальцы, смывая с них пепел и кровь. Роуг зачерпывает ее ладонью и, морщась от внезапно скрутившей его судороги, осторожно выливает ее себе на спину, расплескав по дороге добрую половину. Глазами он косится на свое отражение, мелко подрагивающее на поверхности кристально чистых лесных вод. На секунду ему кажется, что края глубокой раны расходятся в сторону, и оттуда выглядывает глянцевый бок вплавленной в тело лакримы. Внутри некогда прозрачного кристалла разливается вязкая чернота грозовой тучи. Снующая возле самого дна шустрая серебристая уклейка пересекает устье, задевая хвостом мелкие камешки – те тут же откатываются в сторону. Отражение сминается и покрывается рябью.
Роуг недоуменно моргает и утирает выступившую на лбу испарину. Наваждение сгинуло, и в пересекающей бок ровной царапине – он не может вспомнить, обо что именно рассек кожу – не обнаруживается ничего предосудительного.
Сидящий неподалеку щуплый паренек трещит без умолку, обрушивая на Роуга ушат разнообразных сведений и следующих один за одним вопросов, и подергивает худыми ссутуленными плечами.
– Никто еще не убивал дракона с одного удара. Даже мой брат, а он, между прочим, ученик самого Игнила. Вот он обзавидуется, когда я ему расскажу. И наверняка захочет сразиться с тобой, – громко восклицает он, крепко прижимая к груди полосы свежих бинтов, принесенных им из одной из землянок. На его впалых щеках горит лихорадочный румянец. Неровно остриженные темные пряди падают ему на лицо и лезут в глаза – он постоянно отбрасывает их перепачканными в пыли исцарапанными пальцами. Край широкой серой хламиды, в которую тот завернулся вместо плаща, волочится по земле и окунается в прохладные воды реки – увлеченный разговором мальчишка этого не замечает. Погруженные в себя Роуг его почти не слушает, даже имя ухитрился пропустить, и тому приходится повторять каждые вопрос по два-три раза, прежде чем Роуг соизволит его заметить и дать ответ.
Порой Роуг ловит себя на мысли, что стоило, наверное, убить его, чтобы не путался под ногами, но прикрытые длиной челкой темные глаза светятся таким искренним и неподдельным восторгом, какой свойственен только вчерашним детям. Кто-то когда-то уже смотрел на него так – он не может вспомнить, кто и когда – и желание избавиться от обузы гаснет, не успев зародиться. Он даже рассказывает пацану о Короле драконов и своих планах, старательно пряча насмешку в уголках сухих обветренных губ. Ту небольшую часть правды, что наиболее выигрышно смотрится, окружая его самого отчетливо проступающим героическим ореолом.
– А как ты его убьешь, раз он такой непобедимый? – парнишке так не терпится услышать ответ, что он с трудом борется с желанием вскочить со своего импровизированного сиденья и подбежать ближе, словно срывающиеся с губ слова слишком медленно преодолевают разделяющее их расстояние. Роуг краем глаза наблюдает, как он ерзает на своем месте, и смеется про себя.
Ледяная вода приятно холодит саднящую кожу, занемевшая от холода ладонь зачерпывает еще и еще. Синий полог неба нависает над головой, барахтающиеся на нем облака величаво уплывают вдаль – Роуг вдыхает полной грудью и широко улыбается. Он все еще может царствовать здесь – тут убить Акнологию будет даже проще – и построит свой мир с нуля, не довольствуясь обломками старого, как хотел изначально. И почему он сразу до этого не додумался?
– Как? Если он бессмертный? – до сегодняшнего дня мальчишка ни разу не слышал о Короле драконов, и новость, что такое могучее, опасное и воистину легендарное существо не только существует в реальности, но и скоро станет жертвой его нового знакомого, приводит его в состояние крайнего возбуждения.
Тратить время на объяснения Роугу не хочется. Вместо этого он протягивает руку в сторону растущих вдоль реки кустов и театрально щелкает пальцами. Сорвавшийся с них темный вихрь обгладывает ветки, превращая зелень усеивающих их листьев в высохшую желтую труху.
– Я – убийца драконов третьего поколения, – он успел позабыть, как здорово это звучит, когда кто-то посторонний сопровождает простые слова почтительным молчанием, и теперь заново расправляет плечи.
– Вот здесь, – кончики пальцев неторопливо постукивают по груди. – Спрятана лакрима дракона. Она делает меня сильнее.
Обо все остальном: об убийстве Стинга, одолжившего ему часть своей силы, о заклинании, позволяющем контролировать разум драконов, и тени, подсказывавшей ему, как поступить в той или иной ситуации, и замолчавшей с появлением Акнологии – он распространяться не торопится, полагая, что хватит и того, что уже сказано. Он оказывается прав. Парнишка, подскочивший на ноги, когда смертельная тьма коснулась первого зеленого листа, смотрит на него расширившимися от изумления глазами и сминает пальцами пустоту: бинты он уронил в воду мгновением ранее и даже не заметил этого.
– Я тоже так научусь, – внезапно сообщает он, делая шаг вперед и дотрагиваясь до высохшей ветки. – Обязательно.
Роуг заливисто смеется. Холодная вода приятно холодит кожу, а внутри наливается силой лакрима дракона – он чувствует ее, как никогда ранее – а парнишка говорит глупости, внимательно разглядывая творения его рук.
Сухая ветка трескается и бесшумно рассыпается в пыль.
***
Все тело болит. Роугу кажется, что пока он спал, кто-то вытащил все без исключения внутренности и, пропитав их ядом и завернув в листы промасленной бумаги, сложил обратно. Бумажные края трутся друг о друга и при каждом движении издают раздражающее шуршание – он не знает, как повернуться, чтобы не слышать этот сводящий с ума звук. Он жадно пьет, не беспокоясь о том, что воды во фляге осталось на самом донышке, но не может избавиться от кислого привкуса желчи. Пахнет гарью. Шустрый мальчишка, следующий за ним по пятам – узнать его имя Роуг так и не удосужился – еще не успел развести костер, только сложил принесенные дрова в одну кучу.
Пахнет гарью.
Неподалеку лениво переговариваются драконы – первые солдаты его будущей армии. Крупные пластины чешуи, нагретые ярким полуденным солнцем, резко скрипят и переливаются в его лучах. Полуприкрытые глаза с вертикальными прорезями зрачков жадно следят за мелькающими неподалеку людьми. Заклинание не позволяет им встать и броситься вперед, но не может исправить хищную натуру – из оскаленных пастей медленно капает вязкая слюна. Роуг отбрасывает прочь опустевшую флягу и хрипло стонет, стиснув зубы и сжав раскалывающиеся виски. В ушах гремит целый оркестр: стучат, отбивая ритм, обтянутые толстой кожей барабаны, гремят медные литавры и дребезжит квартет надтреснутых хрустальных колокольчиков. Драконы лениво переговариваются, прижав разомлевшие от жары морды к земле, парнишка что-то кричит ему, привычным движением откидывая лезущие в глаза неровно обстриженные темные пряди и махая рукой – Роуг не слышит ничего, кроме преследующей его иллюзорной какофонии звуков.
Он, пошатываясь, движется к лагерю, когда его накрывает первый спазм боли. Сведенные судорогой ноги подкашиваются, и он падает на колени, хватаясь за режущие пальцы шелковистые нити травы. Сердце гулко бьется в груди, подобно угодившему в капкан зверю, пытающемуся разжать его железную пасть. Внутри грудной клетки словно плавится, растекаясь и обволакивая ребра, служивший ему верой и правдой камень. Роуг кричит, захлебываясь и не слыша, что вместо крика с его губ срывается булькающий свист, и рвет когтями одежду вместе с плотью, пытаясь добраться до лакримы. Трава, усыпанная ярко-алой росой, пропитанными кровью нитками и мелкими ошметками кожи, все так же равнодушно тянется к солнцу. Роуг задыхается. Пальцы забираются глубже и глубже, но новая боль бессильна перед старой, растекающейся от вросшего в тело камня.
Почувствовавшие кровь драконы приподнимаются. Роуг с отчаянием понимает, что заклинания контроля неотвратимо стекает с их простых и упрямых разумов, оставляя после себя одно-единственное желание. Он ничего не может сделать. Внутри ворочается змея, сотканная из обжигающего жара и пронзительно скрежещущих лезвий, и шуршит промасленная бумага, соприкасаясь пропитанными ядом краями. Запах гари забивается в ноздри при каждом вдохе – теперь к нему примешивается смрад обгоревшего мяса, и Роугу кажется, будто полыхает он сам. Перед глазами разворачивается черно-белая панорама, как о водном из тех фильмов, что они смотрели в детстве вместе с Фрошем. Сбросившие с себя сонное оцепенения драконы поворачиваются в сторону занятого разведением костра мальчишки. Длинные хвосты, украшенные изогнутыми костяными шипами, яростно колотят по земле, выворачивая пласты дерна. Окутанные паром пасти издают глухое угрожающее рычание. Ловко подставленный сушняк ловит соскользнувшую с кремня искру – рука гордо поправляет край съехавшей с плеча серой хламиды. Опасность замечает только Роуг.
Ветер ласково треплет темные волосы мальчишки, присыпая его голову легким белым пухом. Чем-то он неуловимо напоминает Фроша – Роуг хочет его предупредить, но из горла вырывается только едва слышное сипение.
Столб яркого оранжевого пламени рассекает пространство справа от него, обжигая глаза даже сквозь поспешно зажмуренные веки, и врезается в бок одного из драконов, тут же принимаясь пожирать ставшую хрупкой и ломкой чешую. Мгновенно усилившийся ветер подбрасывает в воздух засохшие стебли травы и пригибает к земле второго. Несколько кажущихся бесконечно далекими человеческих фигур торопливо приближаются к ним. Подумать, откуда они взялись, и где прятались до этого, Роуг не успевает.
Кровь мощной струей хлещет из открытой раны. Осколок лакримы – сгусток чистой боли – пульсирует, словно живой. Обнаженные края ребер белеют на солнце, пальцы прорываются дальше и натыкаются на глубокую трещину, рассекающую вросший в тело камень.
***
Зереф вытер покрасневшие глаза краем грязного рукава и жалобно всхлипнул, смаргивая очередную слезу. Запах гари и обгоревшей плоти щипал ноздри, и он старался дышать через плотную и грубую ткань. Это не делало воздух чище, просто позволяло немного успокоиться. Тело Роуга лежало на дне выкопанной в поле широкой ямы. Его мертвенно-бледное лицо, скрывающееся под толстым слоем земли, было искажено гримасой страдания. Зереф чувствовал, как внутри него медленно закипает гнев. Человека, спасшего ему жизнь, убили драконы: втерлись в доверие, притворяясь союзниками, а на самом деле только и ждали удобного случая. Так он и сказал брату, уничтожившему мерзких тварей, но не успевшему их остановить. А еще о Короле драконов и спрятанном у Роуга в груди волшебном камне, дающим силу, чтобы его уничтожить.
Остальные убийцы драконов, пришедшие вместе с братом – охотиться в одиночку было слишком сложно и опасно – только посмеялись над ним.
– Это просто детские сказки, – донеслось до него в обрамлении хриплого издевательского хохота. – Наставники никогда не упоминали ничего подобного.
Весь вечер он ловил на себе ироничные улыбки старших. Зерефу было все равно: Акнология слушал его внимательно, пытливо вглядываясь в его лицо своими желтыми, похожими на водовороты кипящей серы глазами, и поглаживал кончиками пальцев пролегающую между бровями глубокую вертикальную складку. Она придавала его лицу суровый и мрачный вид, багровые отблески заката ложились ему на широкие плечи, покрытые засохшими багряными разводами – как и многие другие Акнология верил, что драконья кровь делает магов сильнее.
Брат не смеялся – Зерефу было этого достаточно.
Этой ночью Акнология вызвался первым стоять на страже. Тьма окружила трепещущее пятно потрескивающего костра. Блики света превращали лица разлегшихся возле него людей в траурные маски. Зереф не спал: ему показалось, он понял, как подчинить себе тень, превращающую живое в мертвое, и теперь ждал шанса испытать его на практике вдали от любопытных взглядов и насмешек. Пальцы сердито мяли край тонкого шерстяного одеяла, он считал про себя до десяти, начиная снова и снова, и прислушивался ко всему, что творилось вокруг. Далекие звезды величаво перемигивались, ныряя в сизую дымку перьевых облаков. Вдалеке вели размеренную перекличку совы и пищали старательно избегающие их общества шныряющие в высокой траве мыши-полевки. Разговоры медленно стихали, сменяясь ровным и умиротворенным дыханием. И когда они стихли совсем, Акнология встал и, размяв затекшие плечи, двинулся в сторону лишенной надгробного камня и каких-либо опознавательных знаков могилы. Обычный человек ни за что не нашел бы ее в темноте, но Акнология, очевидно, не испытывал ни малейших затруднений.
Зереф еще немного полежал, глядя на танцующих вокруг огня мотыльков и вслушиваясь в шорох отбрасываемой в стороны земли, и, решительно отодвинув тонкой одеяло, кинулся помогать брату. Земля казалась мокрой и жирной. Зереф загребал ее горстями, вытаскивая из углубляющейся ямы в подоле истрепавшейся накидки, пока ладонь не наткнулась на что-то твердое и холодное, заставив его коротко вскрикнуть от испуга. Акнология раздраженно дернул плечом, и он посчитал за лучшее отойти в сторонку и молча смотреть, как брат разламывает то, что осталось от грудной клетки покойника и, помогая себе лезвием кривого кинжала, выковыривает оттуда темный надтреснутый камешек, похожий на покрытое сажей перепелиное яйцо. Акнология долго разглядывал его, подставив гладкий присыпанный землей осколок под ласковое касание лунного света и задумчиво качая головой. А после вытер о штанину и, молча спрятав за пазуху, принялся снова забрасывать покойника землей.
Зереф вернулся к костру, стараясь ступать совершенно бесшумно, перекатываясь с пятки на носок, как и учил его брат, и обходить разбросанные под ногами сухие ветки. От того, что Акнология на его стороне, хотя Игнил наверняка говорил его, что никакого Короля драконов не существует, на душе было легко и радостно.
А когда он уснул, положив голову на сцепленные в замок руки, ему приснилось, что он научился колдовать, выдыхая потоки высасывающей жизнь тьмы, и надрезав кожу на груди брата, вложил туда мелкий круглый камешек – Акнология тут же стал таким сильным, что ни один дракон не мог больше ему противостоять.
@темы: Работы, Июньский фестиваль: Зереф
-
-
25.06.2013 в 19:33-
-
25.06.2013 в 20:12а.
-
-
27.06.2013 в 04:11Мелкий Зереф тоже прелестен: пацаненок, еще верящий в сказки, тощий, с острыми плечами, еще пока не знающий, что в будущем возненавидит ту магию, которой сейчас так мечтает обладать. Оказавшийся его старшим братом Акнология - тоже весьма и весьма интересный ход, связь этих двоих обыграна просто прелестно.
О том, что фик ярко фестивальный, думаю, можно и не говорить, это и так понятно - и это дико радует))
Из замечаний хотелось бы отметить, во-первых, перегруженность текста красивыми оборотами в первых двух кусках. Там у вас экшн, динамика должна быть - а при этом красивости, трехэтажные сравнения и предложения на три с половиной строчки. ИМХО не самый лучший выбор стиля. Во-вторых, маоэмоциональность и отстраненность в этих же первых двух кусках (дальше пошло бодрее и вообще исчезло) - опять же, полагаю, из-за громоздкости и перебором с красивостями.
Еще резанул глаз переход времени в последнем куске. Знаете, автор, я бы на вашем месте не отделяла куски от Роуга звездочками - и тогда смена времени и фокального персонажа ИМХО воспринималась бы намного лучше.
Еще тексту бы не помешала бета, ибо опечаток и глупых описок было достаточно. Все выделять не стала, вытащила только то, после чего не выдержала душа поэта.
Обо все остальном: об убийстве Стинга, одолжившего ему часть своей силы, о заклинании, позволяющем контролировать разум драконов, и тени, подсказывавшей ему, как поступить в той или иной ситуации, и замолчавшей с появлением Акнологии – он распространяться не торопится
Автор, тут же классические парные тире, помилуйте. Зачем там двоеточие-то?
Общее впечатление от фика: повторюсь, весьма и весьма хорошее)