Автор: ***
Бета: отсутствует.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: джен.
Жанр: общий.
Персонажи: Джек (Шакал), Лахар.
Рейтинг: G.
Размер: мини, около 1600 слов.
Предупреждения: жестокий отрыв от канона.
Дисклеймер: Хиро Машима
Ключ: Шакал.
Содержание: Джек очнулся в темноте.
От автора:
читать дальшеВ этом месте не было ничего, на чем можно было бы стоять, ничего, чем можно было бы дышать, ничего, что можно было бы чувствовать. Джека окружало пустое пространство, затопленное беспредельной, живой и давящей темнотой.
Темнота щекотно дышала в затылок, касалась плеча, смотрела – внимательно, осмысленно и отовсюду – изучала его, как изучают попавших к ним в руки людей дети и патологоанатомы, от платка на шее до все еще не стершейся надписи на ладони. Фиксировала малейший вдох, ползущую по виску каплю пота, падающую на глаза прядь волос.
«Просто отлично», – подумал Джек.
– Ты боишься, – сказала темнота.
Он не сразу сообразил, что слова прозвучали сразу в его голове. Голос у темноты был странно знакомым, но детские, капризно-недоуменные интонации сбивали с толку, не давали уловить сходство.
«Детские, – подумал Джек. – Это звучит так, будто со мной говорит ребенок».
Не то чтобы ему никогда не доводилось видеть волшебников-детей в темных гильдиях – даже в «Тролльем лесу» было двое таких, и вели они себя не лучше взрослых, не пили разве что – но эта мысль иррационально успокаивала. Как будто тот факт, что эта темнота имеет детское сознание давал какой-то шанс на контакт. «Надо ответить», – подумал Джек.
Слова для достойного ответа, правда, отказывались находиться. В голову лезли только откровенно бредовые ответы, половина из которых предполагала, к слову, выбор хотя бы рода обращения. А те, что не предполагали, меньше всего подходили для той ситуации, в которую он попал. Ну да, ну да, фразы вроде: «Джек Уллис ни демона не боится!» больше подошли бы стенам ставшего почти родным за годы учебы в Академии кабака, а не лаборатории очень-очень опасной темной гильдии.
Если, конечно, это была лаборатория очень-очень опасной темной гильдии, а не какой-нибудь бред. Ну, пьяный там, или предсмертный.
– А не плоховато ли ты меня знаешь для таких выводов, а? – спросил Джек.
– А ты расскажи о себе, – сказала темнота.
На этот раз голос был вне его, но эхом стучал в висках, дрожал, дробился до полной неузнаваемости, перетекал, менял значения и слова. От «расскажи о себе» до «расскажи мне», от «расскажи мне» до «откройся мне», от «откройся мне» до «впусти меня».
Джек подумал, что темнота эта все-таки женского рода, потому что такой настойчивостью и таким сволочизмом!...
К нему в голову стучали, долго и методично, и стук этот был похож на стук ключа о ключ, когда перебираешь связку в поисках нужного. Джек подумал – мысль почти растворилась в голосе темноты – что правильный ключик уже где-то рядом, и что сопротивление его больше смешно, чем полезно.
— Ну, — воскликнула темнота.
Гул в голове медленно спадал, вытесненный этим "ну", произнесенным, кажется, с сотней разных интонаций. Джек облегченно выдохнул. Собственные мысли – привычная сотня в секунду прокрутились в сознании и легко сгинули.
– Почему ты не хочешь со мной говорить? – спросила темнота.
«Потому что ты – враг», – подумал Джек, но, ради разнообразия, промолчал.
– Я же не отстану, – предупредила темнота.
Джеку показалось, что темнота резко стала старше лет на пять-шесть. Изменилось что-то в голосе, испуганное, удивленное, тонкое – детское – разом сгинуло; темнота стала серьезной – упрямой дурой без тормозов, таких Джек тоже знал и видел. Темнота была похожа на выросшего в темной гильдии ребенка: наивная такая жестокость в центре всего, и с острой примесью детского любопытства.
«Страшно», – подумал Джек.
Темнота вокруг закружилась – что-то ёкнуло в желудке; его качнуло – и на хрупкий ментальный барьер обрушилась неконтролируемая сила. Джек даже не удивился, ни когда сознание заволокло похожей на болото тьмой, ни когда он с непонятной охотой провалился куда-то в эту темноту.
Когда слабость чуть отпустила, Джек открыл глаза. Темноты вокруг больше не было – она затаилась внутри, под сердцем, в висках, за сузившимся зрачком. Был свет, деревья, даже запах травы и весны. Джек протянул руку к стволу дерева – за спиной, можно бы опереться и подождать, пока темнота даст о себе знать – и не смог его коснуться. Рука застыла в нескольких миллиметрах от исцарапанной полоски открытой древесины.
Джек огляделся, цепляясь взглядом за бессмысленные детали. Он смутно узнавал это место, карикатурное, преувеличенно большое, но все равно привычное, выученное.
Где-то к северу, от ворот усадьбы, слышались звонкие голоса, и от них Джеку стало слегка не по себе. Не то, чтобы в этих голосах было что-то страшное, нет. Просто он узнал их, уловил обрывок запомнившегося на всю жизнь диалога:
– Джек, не дуйся и не расстраивайся. Я уверен, ты тоже сможешь научиться…
Ему не пришлось вставать и идти на голоса, чтобы увидеть происходящее: он вспомнил. У Лахара всегда были послушные руны, а способности Джека проявились поздно, да и вообще по чистой случайности…
«В детстве, – припомнил Джек, – это меня здорово бесило».
Мир снова дрогнул: солнечный свет и зеленая листва слились в одну мутно-болотную полосу, нечеткий голос темноты – снова детский, или показалось? – стукнул в голову, но Джек ничерта не разобрал, а повторять темнота не стала.
В этот раз Джек не жмурился, но все равно не понял, когда мир вокруг успел измениться.
Он стоял возле стены, не имея возможности опереться на нее плечом, как привык, только разглядывать: побелка была свежей, без единой царапины. Стену хотелось царапнуть просто-таки до неприличия. Джек прикинул, что такими стены родной Академии он мог видеть только лет пять назад, при поступлении, и тогда он слишком переживал, чтобы заморачиваться желанием что-то испортить. А еще: что слишком уж все это четко для настоящих воспоминаний.
Темнота недобро заворочалась, будто говоря: «Смотри, а не подозревай, придурок».
Джек качнул головой – темнота утихла, оставив на память о себе только паскудную тяжесть где-то в души, как если бы он натворил какую-нибудь откровенную хрень – и уставился на дверь.
Джек, которому четырнадцать, влетел в помещение со скоростью маленького вихря: сердито щелкнули распахнутые с ноги створки, Джек уставился на мелкого себя, жадно впитывая полузабытый образ. Он себе, на самом деле всегда нравился. И подростком, правы многочисленные кликуши-тетки, был правильным: наглый, лохматый, руки в карманах, платок на шее, челка отрастала – все как надо.
– Эй, Лахар, – завопил мелкий Джек, – я таки поступил! Да еще и с неплохим баллом, какой я молодец!
Темнота глухо рассмеялась – прокуренным подростковым смехом.
Джек снова не услышал, завороженный калейдоскопом сменяющих друг друга образов.
Джек попал в центр скандала и ни капельки не огорчился: скандалы он всегда любил.
Правда, конкретно в этом он выглядел довольно жалко – орал, размазывал по морде кровь и сопли, швырялся предметами.
Тяжелый учебник пролетел сквозь него, как сквозь призрака. Или как призрачный – и хотелось надеяться именно на этот вариант. Джек прикоснулся к своей груди, проследил путь книги – Лахар поймал, кто бы сомневался в этом книголюбе.
– И незачем так орать, – сказал Лахар.
Мелкий Джек зло покосился на него и продолжил.
Взрослый Джек осмотрелся, поднял глаза к потолку и тихо спросил:
– Эй, нахрена тебе это?...
Он ощущал темноту всем телом: затылком, плечами и почему-то задницей – но она не отвечала, свернулась клубочком где-то далеко и жадно следила. Джек чувствовал себя каким-то гребанным проводником. Магокатом с гляделками, который сам по себе, в отрыве от картинки, никого не интересует. Не то, чтобы ему это очень нравилось – тем более темнота, кажется, пялилась на Лахара.
«Эй, – подумал Джек, – я почти ревную».
– Что же ты такой вспыльчивый-то?... – вопросил Лахар.
Темнота будто подняла голову – ее стало ощутимо больше, и она стала ощутимо живее; такой, что Джек почти испугался – и протянула неразборчиво что-то вроде: «Умненький мальчик».
– Эй, – попросил он, – повтори.
Картинка переключилась мгновенно, как по щелчку.
– Я никогда это не сдам – сказал мелкий Джек.
Глухой, тусклый свет висел над столом, шторы были плотно задернуты. Взрослый Джек вздохнул и скользнул к окну: все же смотреть, как через тебя говорят, или кидают предметы, или ходят – удовольствия не для его хрупких нервов.
Мелкий Лахар вздохнул, снял очки, устало потер прикрытые глаза и сказал:
– Не говори глупостей, Джек.
«О да – подумал взрослый Джек, – мои слова у нас всегда считались глупостями».
С Лахаром они дружили с детства: вместе играли, вместе приколдовывали по мелочам, вместе учились, вместе поступали в Академию при Совете Магов, вместе гуляли и готовились к экзаменам, вместе выпустились, разве что служить в разные отряды направили, больно уж магия Джека подошла для разведывательного отряда… Да, дракон его подери, большая часть воспоминаний была связанна с Лахаром.
Даже в картинках первой любви обязательно мелькала его очкастая рожа, даже в эту гребанную историю с темными гильдиями он влип из-за Лахара.
Джек покосился на мелких.
– Нет, – еще раз, уже куда искреннее, воскликнул мелкий он. – Я точно это не выучу, не за одну ночь! И завтра мне обязательно не повезет. Обязательно. Или шпаргалку выроню, или дежурить старую мымру поставят, или билет хреновый попадется…
«Наверное, – подумал он, – погубила меня привычка сваливать на него все, связанное с работой мозгами».
Темнота хрипло рассмеялась – хрипло и, пожалуй, устало.
– В разведке платят больше – мелкий, хотя уже нифига не мелкий, Джек улыбался.
Эта сцена узнавалась на раз-два, с разговора прошло никак не больше трех месяцев. Джек отлично помнил: вот сейчас Лахар беспомощно пожмет плечами и скажет про то, что это надбавка за риск, и что ничего особо лучше не станет, если к его, Джековому, трупу приложат лишние пять тысяч джувелов. А он, разумеется, ответит, что ничего особенного, разведчики пачками мрут, но он, с его-то невезением, влип бы где угодно, а тут к нехилой возможности сдохнуть прикладываются те самые тысячи надбавки. Аккурат чтобы хватало и хорошо жрать, и красиво жить, а если пошлют в гильдию – так ему еще доходы от заданий перепадут.
То самое для его корыстной душонки.
– И потом, – сказал Джек-воспоминание, – ты сам предложил.
Лахар поправил очки. Джек всегда думал, что ему этот жест заменяет какую-нибудь пафосную фразу вроде: «Боги, меня окружают одни идиоты». Ну, или «Мой друг – редкий кретин», тоже подходит.
– Я не думал, что ты так буквально это воспримешь, – сказал он.
Джек-воспоминание смешно развел руками.
Джек улыбнулся и подумал, что соскучился по Лахару.
Темнота в душе растеклась почти нежно, осела на сосудах и на сердце – легко и едва заметно; заволокла мир от углов к центру застывшей картинки.
– Я теперь знаю о тебе достаточно? – спросила темнота.
«Спросил», – поправил себя Джек. Голос у темноты был – он наконец-то узнал – его собственный, и разговор с каждой секундой все больше походил на сумасшествие.
Эта демонова темнота была Джеком Уллисом. Или Джек Уллис был темнотой, просто никогда не замечал этого – в голове путалось, воспоминаниям будто было тесно.
– Даже слишком, – ответил он.
Хриплый, с кашлем и подвыванием – уже совсем не похожий на его, слава богам – смех расколол темноту надвое, и в узком, серебристо-светлом разломе Джек увидел отражение своего бледного лица.
Желтый глаз с щелью-зрачком шаловливо подмигнул ему.
– Можно я назову его Шакалом, семпай?