Работа №8.

[ft-festival]

Название: Кошмары.
Автор: ***
Бета: нет.
Фендом: Fairy Tail.
Тип: гет.
Жанр: романтика, драма.
Персонажи: Пантерлили/королева Шаготт (лотерейный)
Рейтинг: G
Размер: мини
Предупреждения: возможен ООС, а кто из нас без греха, учитывая, сколько раз королева эксидов появляется в кадре.
Статус: закончен
Дисклеймер: Хиро Машима
Содержание: Каждая ошибка делает ее бесконечно-счастливой, ведь ее дар - видеть чужую смерть.
От автора: автор не берется утверждать, что во всем этом есть какой-то смысл.

Капли пронзительно-алой артериальной крови дождем рассыпались по серым камням, ручейками стекали вниз, образуя на шершавой поверхности жуткий узор из темных дорожек. Земля жадно и торопливо впитывала добычу, оставляя только забивающийся в ноздри кислый запах железа. Шаготт казалось, она никогда не сможет избавиться от этого запаха. Как и от зрелища, разворачивающегося у нее перед глазами. Солнце стремительно опускалось за горизонт – отбрасываемые им блики уже не слепили, а неизбежно подступающие сумерки еще не скрывали страшные детали. Она пыталась отвернуться, крепко зажмурившись, но взгляд то и дело против воли возвращался к эксиду, лежащему в каких-то десяти шагах от нее. Грудь мужчины тяжело вздымалась, изуродованная широкой полосой рваной раны. Кровь из нее уже не хлестала, сочилась едва-едва – ее оставалось мало – а мозолистая ладонь прижималась почти бессильно. Подняться он уже даже и не пытался.
Шаготт не выдержала, бросилась вперед, не глядя под ноги – неудачно подвернувшийся булыжник больно ушиб лодыжку. Королева совсем не обратила на него внимания, падая на колени рядом с телом и отчаянно обнимая поникшие плечи. Пальцы силились пригладить всклокоченную, но все еще мягкую и блестящую шерсть, слезы катились по щекам, срываясь и падая вниз совсем не по-королевски – вся ее жизнь сосредоточилась в чередовании чужих вдохов и выдохов. Казалось, если они прекратятся, станет бессмысленным и ее дальнейшее существование.
То, что рядом есть кто-то еще, Шаготт заметила не сразу. Назойливые пичуги, обычно круглыми сутками непрерывно щебечущие прямо над головой, давно разлетелись, напуганные грохотом магических орудий – их тоненькие голоса ее не предупредили. И ни одна ветка не хрустнула под ногой незнакомца, вынуждая ее испуганно вздрогнуть и обернуться. Просто выросла за спиной мрачная фигура – отброшенная ею тень мгновенно скрыла женщину: довольно высокая для эксидов, та казалась крошечной рядом с подошедшим человеком. Удушливый страх и непонятно откуда взявшаяся уверенность, что незнакомец явился, чтобы отобрать нечто бесконечно ей дорогое, парализовали. Короткий взгляд через плечо – все, на что ее хватило – выхватил причудливую татуировку, извивающуюся на щеке высокого человека, пришедшего за смертью. Королева пронзительно закричала, но никто ее не услышал.


Смятые и влажные от пота простыни прилипли к телу. Шаготт резко села, вытирая тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину и силясь перевести дух после увиденного. Шелковое покрывало холодило разгоряченную кожу, но женщина никак не могла успокоиться. Посетившие ее кошмарные видения по-прежнему стояли перед глазами. Тяжелые бархатные портьеры, украшенные золотыми цепями, не пропускали с улицы ни одного лишнего лучика. Только оставленная на ночь лакрима сияла приглушенным матовым светом, роняя блики на изголовье кровати. В переплетении теней королеве чудилась другая, страшная, по какой-то неведомой причине преследующая Пантерлили. Она ничего не могла с этим поделать.
За тяжелой дубовой дверью устало переминалась с ноги на ногу ночная стража. Стоило только крикнуть – почетный караул тут же окажется внутри, готовый защитить от любой опасности. Прижавшись ухом к покрытой замысловатым орнаментом деревянной поверхности, она могла бы услышать, как тихонько поскрипывают неплотно пригнанные доспехи одного из новобранцев. Шаготт никогда не оставалась одна, но впервые чувствовала себя одинокой.
В Эксталии нет людей, никогда не было и никогда не будет: люди не имеют права подняться над облаками и вступить на поверхность летающего острова. Но сидя в своей широкой безнадежно-пустой постели и жалобно обхватив себя руками за плечи, кошка мелко дрожала в объятиях тоски и безысходности. Ей с трудом удавалось подавить внезапно вспыхнувшее желание окрикнуть стражу, велев им принести перо и чернила. А получив искомое, собственной рукой вывести на украшенной гербом бумаге несколько рядов неровных букв – короткий приказ, продиктованный не мудростью или необходимостью. Продиктованный страхом.
«Завтра, – опустив голову, она пробовала это слово на вкус, пытаясь убедить себя, что и тогда будет еще не поздно. – Завтра»
Завтра она выйдет к своим советникам, украшенная мехами, драгоценностями и величием собственной славы. И повелительно кивнув одному из них, ровным голосом продиктует все тот же заветный приказ, разбавляя спокойную речь глубокомысленными паузами, призванными подчеркнуть, что королева не совершает необдуманных поступков. Никто не попытается выяснить ее мотивы, полагая, что логика богини непостижима разумом смертных.
Завтра гонец помчится вперед, выбиваясь из сил, чтобы донести до командира одного из расквартированных за пределами родины полков волю королевы: незамедлительно вернуться в Эксталию. Завтра Пантерлили вернется, исполняя ее желание.
Шаготт сидела на влажных от пота простынях, баюкая это заветное «Завтра», словно родного ребенка. Она знала, что никогда не ошибается.


Эхо металось под высокими сводами тронного зала, разнося повсюду случайно подобранные звуки – однажды пойманные в эту ловушку возмущенные возгласы повторялись и множились до бесконечности. Казалось, весь народ собрался здесь, чтобы прокричать в едином порыве: «Ему здесь не рады! Пусть убирается прочь!» Казалось, сами стены переполнены ненавистью и готовы проскандировать вместе со всеми: «Прочь! Прочь!» На самом деле немыслимый поступок Пантерлили собрал всего пару десятков придворных. Шаготт знала, что это неважно: остальные бы с радостью разделили всю глубину их негодования.
Королева не испытывала ненависти, глядя на человеческого мальчишку, испуганно сжавшегося в комок на руках у лучшего из ее полководцев. Королева выглядела равнодушной, только единственная слезинка затаилась в уголке глаза, успешно прикидываясь одним из множества украшающих ее бриллиантов. Старейшины раздасованно скрипели зубами и то сжимали, то разжимали кулаки, демонстрируя остро законченные когти.
«Людям не место в Эксталии, – уверенно произнес самый старый и опытный из совета, бросая на Пантерлили быстрые взгляды исподлобья. – Избавься от ребенка, или будешь изгнан вместе с ним».
Озвученное наказание казалось Шаготт чрезмерным, но она молчала, не пытаясь как-нибудь смягчить прозвучавшие слова. В горле застрял комок, мешая говорить с холодным достоинством, подобающим ее положению. Оставалось только стоять, не двигаясь и сохраняя на лице отстраненное выражение, превращающее политическую необходимость в священную волю живой богини.
Равнодушию и жестокости не было места в сердце Пантерлили – когда мужчина услышал вердикт высокого собрания, ни один мускул не дрогнул на его лице, только глаза лихорадочно заметались, силясь поймать ее взгляд, в надежде, что сострадание все же возобладает над властью закона, который он считал глупым и несправедливым. Красноречивое молчание стало ему ответом – развернувшись, он решительно зашагал в сторону выхода.
Крики, успевшие немного утихнуть, вспыхнули с новой силой: никто еще не предавал королевство ради случайно встреченного и почти незнакомого человека, никто еще не смел перечить приказам королевы и совета старейшин. Но ярость и негодование разбивались об упрямо выпрямленную спину. Известие об изгнании не смогло согнуть Пантерлили.
Осознав, что недавно обретенный друг не собирается его бросать, мальчик – Шаготт так и не узнала его имени – немного успокоился и несмело выглянул из-за широкого плеча. С опаской и любопытством он рассматривал обстановку: разноцветные стекла витражей, мозаику пола, полыхающие гневом лица эксидов. Те уже не казались ему всесильными небожителями, только замершая без движения фигура королевы по-прежнему внушала суеверный ужас. Из-под охватывающих голову бинтов высовывался край рассекающей его щеку причудливой татуировки.
Пантерлили уходил, сделав окончательный выбор между долгом перед страной и собственной неспособностью бросить в беде чужого ребенка. Королева не считала, что вправе на это обидеться: человеком, способным поступить иначе, она бы с той же силой не дорожила. Только горечь утраты грызла ее изнутри, вызывая желание повести себя совсем не по-королевски: броситься за ним, сотрясаясь от рыданий и умоляя одуматься. Его решение погибельно для него, уж она-то знала. Но озвучить это знание не могла: живой богине не положено вести себя словно брошенной и насмерть перепуганной женщине.
Пантерлили ушел, не оборачиваясь, и унес на руках собственную смерть.


В Фиоре лето, и солнце ласково целовало землю, согревая ее своими прикосновениями. Но это внизу. Здесь, в горах, дыхание срывалось с губ облачком пара, а ночь, отступая, рассыпала повсюду белые кристаллы инея. Нади, вызвавшийся служить проводником, зябко поводил плечами и растерянно бормотал, что ей не стоило самой забираться так высоко.
– Не лучше ли было просто отправить приглашение? – голос звучал немного удивленно: упрямая уверенность в том, что просьба не встретит отказа, если просит королева, так его и не покинула.
Эксталия давно канула в небытие, и лишившийся магии Эдорас вытеснил ее обитателей за свои пределы, в место, где эксиды не нуждались в мнимой защите. Ни одно из сделанных ею пророчеств не сбылось до конца, даже мальчик с татуировкой на лице оказался правителем, а не убийцей – Шаготт надеялась, что тот проявит больше мудрости, чем она сама, и сумет избежать множества ошибок. Но Нади по-прежнему считал ее королевой, отказываясь принимать возражения, и она не находила этому видимых причин.
За семь лет, проведенных на исчезнувшем острове, Пантерлили ничуть не изменился: для эксида этот срок безнадежно мал, только она отчего-то не сумела прожить указанное время совершенно беззаботно. И как девчонка радовалась, заметив счастье в предназначенной для нее улыбке. Пантерлили еще раз быстро огляделся, выискивая что-нибудь достаточно удобное и сухое, чтобы он мог предложить это даме в качестве сиденья, и к своему сожалению не находя подходящего. Шаготт была безразлична к подобным мелочам. Ее комната на земле сильно отличалась от оставленных в прошлом королевских покоев, в ней даже тишина была другая, не такая давящая. Только кошмары снились все те же, словно это единственное, что она с собой привезла. Каждую ночь в них рушилось высокое каменное здание, каждую ночь некто дорогой для нее оставался лежать среди обломков, бессильно загребая песок сломанными крыльями. Она так устала за него бояться.
Сама не заметила, как бросилась вперед, отчаянно хватая его за руку. Когти, покрытые прозрачным лаком, встревожили шерсть на запястье, наверняка оставляя после себя глубокие царапины, но она не отдавала себе отчет в том, что делает, а он был слишком шокирован, заметив слезы, навернувшиеся ей на глаза.
– Тебе не стоит ехать в столицу, – ей казалось, что на сей раз точно случится что-то непоправимое, и она все же сумела найти в себе силы прийти и предупредить, не боясь показаться глупой или смешной. – Пожалуйста.
– Почему? – Пантерлили хмурился, сверля ее изумленным взглядом. Шаготт представила себя со стороны и резко отбросила его руку, делая шаг назад.
– Я видела… – женщина нервно сглотнула, силясь побороть охватившее ее волнение. Пальцы нервно теребили край кружевного рукава. – Кое-что плохое.
Даже просто произнести вслух невыносимо страшно, словно банальное «Я боюсь тебя потерять» навсегда захлопнет капкан судьбы, и он точно не сумеет избежать приготовленной участи.
– Тебе снова приснилось, что я умираю? – она готова поклясться, что разобрала в его тоне сочувствующие нотки. Широкая ладонь медленно опустилась на ее плечо – такой простой жест, но плакать ей вдруг резко расхотелось. – Ты просто слишком пессимистично все воспринимаешь. Я же все еще жив.
И шутливо развел руками, словно извиняясь за то, что никак не желает соответствовать ее предсказаниям – на сердце Шаготт немного потеплело, страх разжал свои цепкие ледяные пальцы. Теперь она чувствовала себя беспомощной и глупой, а Пантерлили продолжил рассеянно улыбаться, одними губами обещая: – Все будет хорошо.


Леви сидела за столом, согнувшись, и дрожащими руками выводила строчки посвященного друзьям некролога. Растрепанные волосы то и дело падали ей на лицо, но оказывались слишком короткими, чтобы скрыть от посторонних взглядов пару свежих шрамов.
Достаточно, чтобы напугать одну и без того издерганную кошку, однако бывшая королева эксидов впервые за долгое время уснула не в одиночестве, и этот кошмар обошел ее стороной.