Работа №5.

[ft-festival]

Название: Лев и Агнец.
Автор: ***
Бета: нет;
Фендом: Fairy Tail.
Тип: Гет;
Жанр: AU, Ангст, Драма, Романтика, Повседневность;
Персонажи: Джубия Локсар, Локи Спирит;
Рейтинг: PG-13;
Размер: Мини(1 534 слова);
Предупреждения: AU, редкое POV Локи, ООС;
Статус: закончен;
Дисклеймер: персонажи – Хиро Машима, AUшный мир – мой;
Содержание: Так Лев неожиданно защищает слабого Агнца, нелепо подталкивая к нему только пойманную лань, рыча, словно добиваясь ответного рыка, но слыша в ответ слабое блеяние. В ответ на грубую заботу, Агнец готов пожертвовать собой во имя Короля;
От автора: Работа возможно сумбурная, полная ляпов и всяческих ошибок. И главный персонаж совсем не тот. Точнее представлен так, как видит автор, то бишь я. За конструктивную критику – миллион благодарностей.

Алые юбки, маковыми лепестками расцветающие на танцевальном деревянном настиле, кружили голову, заставляя пальцы обреченно искать огрызок угля и хоть какую-нибудь бумажку. Кольца натирали фаланги пальцев и беспощадно дарились случайным людям, звенели на полу, пока зеваки не принимались драться за сверкающий перстень. Чтобы не мешали. Если искомая бумага не находилось, то оторванные лоскуты рубашки смиренно принимали очередной всплеск безумства из-за пышных юбок с пеной из кружев тончайшего шелка. Которые ежесекундно приоткрывали прекрасные бедра танцовщиц.

Смуглые, что призывны и слишком пошлые, белые, как алебастровый снег в неукротимом феврале.

В чулках, расшитых дорогим бисером, или в дешёвых драных колготках, придающих некую дерзость и нотку буйства. Одинаковые в одном - это всего лишь часть слова «девушка».

Снова очередной гром оркестра, где одна фальшь, несущаяся вверх, к потолку с безвкусной лепниной и сусальным золотом, но какая.… Умело надетая маска, чуть вздернутые в задорной улыбке губки, видение, убегающее вперёд. Со спины живая, трепещущая Терпсихора, а стоило дернуть за ручку в черной атласной перчатке, то виднелись поблекшие глазки-пуговицы и заводной ключик вместо сердца. Будто не ты кормил её с рук пьяной вишней, позволяя себе быть слегка глупым и хвастливым юнцом, ощущая тонкую талию под рукой и внимательный взгляд внутрь.

Но что делает фальшь такой живой? Может реки рома и абсента. Может кислое вино и джин.

Обязательно одно. Сама мысль о ней. Мимолетная. Прочная.

Хор стройных ножек вновь появился из бежевых воздушных облаков шелка и кринолина. Слаженный стук каблучков, смех, кутерьма лиц, пиликающая визгом скрипка - это частица любого кабаре во всем мире. И тягучий аромат дешёвого парфюма, эфирными узорами оседающий на глазах тягучим мороком, властным сном, призывающим сомкнуть вмиг отяжелевшие веки. И многое другое, что большая часть мира не любит, попросту ненавидя, не умея ценить существующее.

Знаете, что никогда не стоит делать в подобном заведении?
Просто смотреть.
Сам смысл греха непочтительности в « просто». Это особая страсть. Само понятие. Если просто смотришь – какой прок? Где таинство порока? Где восхищение одним только движением танцовщиц?
Я не восторгаюсь.
Я рисую.

Новый танец, и алые шуршащие многочисленными складками юбки закружились в удовольствие собравшихся здесь людей. Грубые смазливые вихры платьев, отражающиеся на листе яркими росчерками угля и пастели, трепещущие блики свечей на затертой поверхности стола - он с удовольствием выискивал среди пестрящего танцовщицами зала какое-либо лицо, чтобы передать напудренные белые лица с раскрасневшимися щеками и призывно поблескивающими глазами с присущей ему старательностью, а им - азарту разоблачения господ. Бархатные шторки скрывали от любопытных глаз всякого, кто пожелал остаться инкогнито. Хотя, только мнимые солидные дураки будут упрекать тебя в наблюдении за «распутством и цитаделью разврата», даже, если сами прячутся за соседними столиками и мнут в потных пальцах разноцветные купюры.

Локи уютно.

Тепло.

Всегда, когда он приходил сюда. Можно сказать, он здесь практически жил. Утром только сбегал в мастерскую с приглянувшейся танцовщицей и писал, писал, писал. Вдохновение или, как выражался его один знакомый факир из цирка, кураж – штука весьма капризная.

Днем бродил в многочисленных закоулках кабаре, зарисовывая в памяти свежий образ, чтобы выплеснуть на холст. Будь то громоздкие железные мосты над темными водами безымянной реки, то те же тесные неудобные улочки его родного города. Или смешные лица сонных студентов, которые тенью старались выскользнуть из публичных домов.

Вечером с прояснившейся головой забегал к цветочнице Эвергрин, чтобы купить охапки свежих роз, без шипов на стебле.

Ночью погружался в причудливый мир неясных пошлых действий и изумрудную тягучесть абсента, кидал к ногам девушек оторванные бутоны роз, видя, как они ловят их одним взмахом юбки, посылая кокетливые воздушные поцелуи. Бордовые лепестки летали по всему залу, будто возвещая о пришествии их короля, что сидел на самом незаметном и лучшем месте, окидывая взглядом всё действующее вокруг него.

Это будни. Локи осмелился бы назвать их так, ибо они серы и рутины. Повторялись изо дня в день, пусть и это услаждало его душу. И не чувствовал он холода, рвущего его на куски, выматывающего в трезвости, в кабинетах докторов. Но это будни и с этим ничего нельзя поделать.

В субботы он сбегал на другую окраину города. Там было точно так же, ничего необычного. Сиреневый вечер, промозглый рябой туман, силуэты проституток в размытом свете уличных фонарей. Развлекательный дом « Фантом» и чудное нежное создание противоположного пола.

Джубия.

Имя у неё очень красивое.

Глаза у неё красивые.

Волосы, укравшие оттенок неба, у неё красивые.

Всё в ней красивое. За румянец на бледных от пудры щечках и робкую улыбку её называли Скромность. Каждую субботу голос балагура выкрикивал: «Мадемуазель Скромность!» и девушка, едва касаясь пола тонкими ножками в пуантах балерины, скользила в дивном вальсе. В каждой руке был зонт. Один розовый, а другой сапфировый. Слегка удлиненная голубая пачка, шелестящая при малейшем па, сшитая воедино с белоснежным корсетом, прозрачные фонарики на руках. Принцесса, которая пела о дождливых серых днях, когда трусливое солнце не греет взглядом никого, дерзила темными чарующими глазами, а каждый новый взмах зонтиками скрывал её от алчных взглядов посетителей, как от дождя.

За блестящей яркой оберткой совсем другая начинка. Только король ведал правдою.

Мало кто знал, какая она за кулисами, самозабвенно крутящая изящные пируэты и прячущая фарфоровое личико за краями зонтиков, чей смех величественным колокольчиком парил к некрасивым огромным люстрам из бронзы и горного хрусталя. Девушка добиралась до первого попавшегося тюка с испорченными костюмами более-менее чистой ступеньки и оседала, сминая некрасиво пачку, разматывая с уставших ножек пуанты. Иногда он находил её, одинокую и утомленную всем в своей жизни, и бережно уносил в их квартирку, закутывая в свое куцее пальтишко. Иногда она сама вставала, нашаривая темно-синее закрытое платье, натягивая его через голову, не заботясь о застежках и пышной прическе.

Я не любил её. Лишь восхищался некой отрешенностью от мира сего, серьезным взглядом вне стен «Фантома» и безразличием к остальным мужчинам, кроме меня. Дивный колокольчик, с поцелуем без вкуса, просто так, как умеет только она. Любимая игрушка, которая первая и единственная в разлетевшемся снегопаде юности. Была водою, принадлежала только мне, но и всем, кто хоть украдкой взглянул на водопад ультрамариновых волос. Океан в женском роде, который ворует цвет небосвода.

Джубия любила неторопливые прогулки в любую погоду, обхватив поудобнее его руку и рассматривая влажными чернеющими в ночном сумраке глазами силуэты домов. Сколько он помнил, в такие вечера промозглый ветер всегда шарился неподалеку, стуча для разнообразия створками окон, воруя листы у неудачных ночных живописцев вместе с шапками и шарфами прохожих, чтобы повесить украденное на вывеске какого-нибудь магазинчика. Молчать рядом с ней было роскошью, которая занимала все часы, что Локи проводил рядом, идти, вот так, чувствуя удивленные взгляды редких прохожих, останавливающиеся на её бирюзовых волосах и на его рыжие лохматые пряди, на них, словно они – центр мира.

Такую настоящую – обожаю. С ледяным взглядом и опущенными плечами, смотрящую под ноги, на круглый камень, которым выложены все улицы, когда мы уходили ко мне.

Рядом с нею становилось спокойнее. Уже дома Спирит, молча, наблюдал, как она привычными движениями заваривала красный чай, разливала его по чашкам с выщербленными краями, садилась не напротив, а рядом. Слева, где у него, кажется, уже давно нет сердца. Кто-то выел его без остатка ещё несколько лет назад, оставив на прощание стыд, вину и испорченную гордость.

Бессмысленный уют. Такая же в тон тишина. Луна безразлично заглядывала в слишком большие окна, укутывая их в свою тоскливую призму эмоций, высвечивая серые стены и потухшие лица обоих. Ветер стучал створками в такт их безмолвию.

Я оставлю её. Не потому что губителен или не подхожу. Просто так. Я знаю, что мою Джу заберет Леон или Грей. Люди, к которым Музы уходят от художников, называются музыкантами. Те двое – бездарности с маниакальной манией величия. Впрочем, как и я сам. Но всё равно мою. Хотя на ней будет написано большими буквами «Свободна».

Чего ей хотелось?

Ничего.

Чего он хотел ей подарить?

Ничего.

Оба – пустышки со смятой судьбой. Оба имели сейчас, в настоящем, неких, кто являлся простым смыслом их жизни. Но их тянуло друг к другу, она – минус, он – плюс, как магнит. Они просто были вынуждены подчиняться этому закону физики, воплотившемуся в человеческом душевном бытие.

Муза.

Как они познакомились? Кто их свел? Зачем вообще эти встречи?

На последний вопрос он сможет ответить вполне сам.

Так Лев неожиданно защищает слабого Агнца, нелепо подталкивая к нему только пойманную лань, рыча, словно добиваясь ответного рыка, но слыша в ответ слабое блеяние. В ответ на грубую заботу, Агнец готов пожертвовать собой во имя Короля.

Когда она ласково гладила его по медным прядям, когда тоскливо пела о звездах, о золотых девах с темно-янтарными глазами, он засыпал легким сном, что покинул его давным-давно, чувствовал её маленькую головку на своей ключице и мягкость лазурных волнистых волос с тонким запахом ландыша и азалий. Когда она была рядом, немного похожая на него и отрешенная от остальных, становилось легче. Так, что нельзя было сказать словами. Так, что он улыбался погасшими глазами, держа в своих ладонях её бледные и кажущиеся на первый взгляд хрупкими ручки, благодаря молча по утрам, за чашкой того же чая. За возврат рассудка временами. За безмолвные тихие утра с запахом масляных красок. За всё.

А в воскресение Джубия исчезала, оставив после себя помытую чашку и два – три эскиза, расписанные только индиговыми красками. Не беря ничего себе, отдавая всё то, что имела. Как дождь – только пять минут назад ты помнил его, дышал влажным воздухом жадно, очищаясь от самого плохого в тебе.
Опять всплывал терзающий разум вопрос – зачем?

Потом – пустота. Уйдет неслышными шагами, кроткой поступью мартовского дождя. Солнце с шоколадным янтарем вместо глаз осушит в одно мгновение, оставшееся от неё, сжигая и развевая воспоминания теплым пеплом по ветру.

Только Муза.

Ничего личного.

Так хочет судьба и каждое второе кабаре в их квартале.